Качели
Шрифт:
В принципе, всё могло быть. Женечка с её двухлетним стажем влюблённости копала основательно в подноготную Кициса – раздобывала сведения о нём где и как только могла. От неё Ксения – под величайшим секретом! – узнала о каком-то наследственном недуге кумира. Что-то с механизмом центральной нервной системы. Внешних признаков никаких. Это как бомба замедленного действия, может проявиться внезапно. Отсюда его необычный темперамент.
– Ну, ты понимаешь…
Щёки у Женечки пылали, голос дрожал.
Незадолго до Нового года она потащила Ксению смотреть Кициса в новой сценической
Женечка совершила невозможное: добыла пригласительные билеты в третий ряд партера, у самого прохода, не без тайного расчёта, как догадалась Ксения – опередить в конце спектакля всех, кто ринется на сцену обниматься и дарить цветы. Она была полна решимости быть у рампы первой. Взволнованно улыбавшаяся, в платье с кружевным воротничком, держала на коленях букет темно-бордовых роз купленных за бешеные деньги в разгар зимы на рынке, стоивших ей половины стипендии.
– Странно, почему они не начинают? – вскидывала густо накрашенными ресницами. – Уже половина девятого…
Ксения чувствовала себя безмятежно. Сосала леденец, разглядывала публику. Царившая вокруг нервическая обстановка нисколько её не занимала. Миром её увлечений был спорт. Это началось ещё в школе – она хорошо бегала, плавала, играла в волейбол. В университете увлеклась прыжками в воду – у студентов был свой плавательный бассейн, штатные тренеры. Она быстро вошла в число ведущих прыгуний с трамплина, была кандидатом в мастера спорта. Не уговори её Женечка, в жизни бы не пошла ни на какую самодеятельность: зря только время терять. Собираясь в театр заранее настраивала себя на скуку, и просчиталась. Спектакль оказался замечательным, студенты играли великолепно, и лучше всех пассия Кициса с исторического факультета (Ксения впервые узнала по театральной афишке её имя: Алла Горячева)
Её Офелия словно парила невесомо тоненькой фигуркой над сценой, была трогательной и беззащитной. Удовольствием было слушать её негромкий, мягкого тембра голос, следить по выражению лица, как живо, глубоко воспринимает она реплики партнёров. Это была настоящая актриса, свободная, уверенная в себе. Игравшая почти без грима выглядела потрясающе красивой – ничего общего с непривлекательной птичкой, какой казалась всегда в обществе неотразимого спутника.
Зато спутник на сцене неожиданно потускнел. Датский принц в исполнении Кициса был назойливо картинен. Опускал то и дело в задумчивости голову давая возможность тщательно завитым локонам эффектно падать на лицо, с излишней страстностью декламировал текст.
Но любовь, как известно, слепа. Было ощущение, что никто в зале, кроме неё, этого не замечает. Едва отзвучала последняя реплика Фортинбраса: «Войскам открыть пальбу!», поклонники и поклонницы завыли от восторга, окружили толпой сцену и чуть ни полчаса нестройно
3.
На зимние каникулы Ксения полетела в Мурманск, проведать и поддержать мать. После перенесенной операции, похоже, наступило улучшение: мама неплохо выглядела, стала прибавлять в весе. Отчим, капитан рыболовного сейнера, сутками пропадал в доке, где ремонтировалось перед путиной его судно, и они коротали время вдвоём. Перешивали что-то из вещей, готовили еду, лежали обнявшись на диване, смотрели телевизор. Идти было некуда и не хотелось – за окнами мела пурга, стояла полярная ночь. Забредали изредка на огонёк мамины школьные сослуживицы, педагоги старших классов. Сметали в прихожей снег с меховых шапок и дублёнок, стучали дружно каблуками о коврик. Мама рассаживала гостей, неслась к буфету, доставала бутылку «Столичной», хрустальные рюмки, извлекала из холодильника литровые банки с домашними разносолами, подмигивала заговорщицки подругам:
– Гульнём, бабоньки! Где наша ни пропадала!
Пить ей было нельзя, она лишь пригубляла рюмку. Разгорячённые гости шумели за столом, обсуждали школьные новости. Закипал на плите чай, мама сама разливала его из пузатого чайника в расписные позолоченные чашки. Женщины благодушествовали, хвалили мамино варенье, выпивали по рюмочке вишнёвого ликёра, долго прощались в передней.
Глядя на мать Ксения думала: ничего-то в ней не осталось еврейского, ни в облике, ни в речи. Типичная северянка с экзотической фамилией Ройтман.
В доме была неплохая библиотека – отчим не жалел денег на книги, и Ксения навёрстывала упущенное, читала до трёх, до четырёх ночи.
– Как же это ты так у меня опустилась? – притворно-строго говорила мать. – «Мастера и Маргариту» не читала! Будущий библиотекарь!
Её интересовала интимная Ксенина жизнь. Боясь показаться нескромной начинала издалека, с житейских случаев, туманных намеков…
– Мама-мама, – теребила её за плечи Ксения. – Ну, чего ты хитришь? Ну, видно же, ей богу! Ну, нет у меня никого! Честное благородное слово!
– Как это нет! – пугалась не на шутку мать. – Ты что, урод?
– Да не в этом дело! – отбивалась смеясь Ксения. – Сейчас нет! В данную минуту! У меня же студенческая спартакиада на носу, мне норматив мастера спорта нужно подтвердить! Кровь из носу! Ясно!
На самом деле она пережила за время учебы два романа. Один с однокурсником, закончившийся обоюдным охлаждением, другой с тренером Павлом, за которого едва не выскочила замуж.
У Павла была мечта: уехать заграницу. Заработать валюту, купить машину, приодеться. «Обарахлиться», как он выражался. Цели своей он добился: оформил контракт на шесть лет по линии министерства высшего образования на работу в Анголу, предложил Ксении расписаться и ехать с ним.