Кафетерий для спецназа
Шрифт:
Она отлично выспалась в своей комнате, без снов, зато с появившимся решением сходить к алтарю Хлебодарной. Отнести скрутки, попросить о знаке, который поможет не наделать глупостей, подтолкнет на нужный путь.
«Так и сделаю. Алтарный Парк рядом, а я ни разу не удосужилась зажечь скрутку. И Камулу надо будет положить стружку мяса — чтобы защищал своих альф».
Домой Ханна отправилась с пакетом печенья, тремя контейнерами еды и свежими булочками. Йонаш получил свои гостинцы в обед, поблагодарил и сообщил очередную новость:
— Папа утром был у врача. В пятницу ему снимут
— Я ему еще один день кормежки должна, — вспомнила Ханна.
— Папа помнит, но вас простил, — Йонаш повторил чужие слова, не позволяя понять, была ли в них вложена издевка. — Сказал, что ему и так нормально обломилось, не надо пережимать.
— Я передам вам еду вечером, — пообещала Ханна. — Похолодало, во дворе не посидишь. Я что-нибудь приготовлю и положу булочек для тебя и Мохито.
— Я с Мохито печеньем поделюсь, — пообещал Йонаш, и ушел на кружок, забыв у стойки пакет со сменной обувью.
Дома Ханна порылась в кухонных шкафчиках, нашла пакетик сушеных белых грибов и решила сварить гречку. Она дважды меняла воду, заливала сушку кипятком, чтобы та хорошо разбухла, потом посмотрела на количество и задумалась. Для себя бы она приготовила кашу с грибами, но выздоравливающему волку и огромному медведю этого явно было недостаточно. Ханна произвела еще одну ревизию припасов и кроме лука нажарила сковородку гуляша и тоже добавила в гречку. Аромат лесных грибов почти пропал, зато сытность каши заметно повысилась. Вымыв посуду, Ханна запрограммировала мультиварку, чтобы готовая каша автоматически подогревалась, переоделась и направилась в Алтарный Парк.
Камула она одарила первым — купила две скрутки со стружкой мяса и скрутку со стружкой рыбы, положила в бронзовую чашу на тлеющие угли, и чихнула от едкого дыма. Бог войны и охоты, взиравший на паству с фрески, то улыбался, то хмурился — струйки дыма, поднимающиеся к вытяжному отверстию в крыше, меняли выражение лица. Ханне показалось, что Камул ей подмигнул, но это могло быть оптической иллюзией из-за дыма и набежавших слёз.
Скрутки для Хлебодарной она выбирала долго и придирчиво. Взяла дорогущую, заговоренную, из сухих пионов и злаковых колосков — их жгли, прося, чтобы богиня помогла найти своего истинного. Пионы — как символ страсти, злаки — как залог хлебосольного дома и приплода.
— Подтолкни или отврати, — прошептала Ханна, поджигая скрутку. — Я запуталась. Два месяца назад я собиралась дать ему оплеуху, а сейчас рука тянется, чтобы прикоснуться. А он молчит. А еще ребенок… Помоги. Подскажи, что делать.
Она добавила в чашу еще две скрутки — с боярышником, рябиной и клевером — подношение с просьбой о здоровье, удаче и защите от злых духов.
«Не успеешь оглянуться, как уже и Камулов Покров». — Мысль пришла внезапно, навеянная видом можжевеловых ягод в чаше. — «Может быть, дождаться ноября, дать себе волю, решиться на прикосновение, понять, есть ли отклик и вдоволь потешить тело? Шольт к тому времени выздоровеет. Хм… заманчиво, но опасно».
Висица фыркнула и велела: «Иди на улицу, он замерз».
«Кто?»
Ответа
Шольт стоял возле часовни Камула — закутанный в знакомый плед, разглядывающий можжевеловый венок над входом. Он всем своим видом демонстрировал, что оказался тут случайно, и Ханна сделала шаг назад — к чаше и сладковатому дыму сухих пионов. Шольт немедленно зашел вслед за ней, встал за спиной, дыша в макушку. Молчание, нарушаемое потрескиванием скруток и тихими разговорами прихожан, тянулось и тянулось, пока Ханна не прошептала:
— Я сварила гречку. С мясом и грибами.
— Спасибо, — выдохнул Шольт, наклонившись к ее уху.
— Можете забрать всю, — обмирая от прокатившейся по телу волны дрожи, предложила Ханна. — Отдадите потом мультиварку. Подогреете то, что сразу не съедите. Я расскажу, как пользоваться. Это не сложно.
— У нас была мультиварка, — вполголоса сообщил Шольт. — Но Мохито варил щи из крапивы, что-то перепутал и мы потом всё выкинули. И щи, и мультиварку.
— Ого! — удивилась Ханна. — Это надо уметь.
— И еще два дня проветривали, — наябедничал Шольт, и потянул ее к выходу — прочь от пионов, поближе к гречке.
Мультиварку с кашей они поставили в коробку, а коробку в хозяйственную сумку. Сумку взял Шольт, а Ханна несла булочки и банку зимнего салата из кабачков с капустой, которую ей подарила матушка. И открывала и закрывала двери и калитку, потому что Шольт сам бы не справился.
Йонаш обрадовался и гречке, и Ханне, накрыл на стол — поставил четыре тарелки, выложил овощную закатку в салатницу — и отправился будить Мохито. Шольт сидел на табуретке, привалившись к холодильнику, молчал и поглядывал на Ханну. Висица фыркала и попискивала, временами зрение становилось черно-белым, картинка плыла, и Ханне казалось, что возле холодильника сидит волк, постукивающий хвостом. Она чуть не протянула руку — погладить, почесать за ухом — но в кухню вошли Йонаш и зевающий Мохито, и волк пропал.
Ужинали долго, болтая обо всем подряд. Ханна спросила, перейдет ли спецназ на усиленный режим дежурств к Камулову Покрову, и получила ответ: «Да, как обычно».
— В Покров почти не пакостничают, — пробурчал Мохито, подкладывая себе добавку салата. — Осенью все заняты: грешат, торгуют, запасаются продуктами на зиму, набивают погреба.
— Пап, ты же еще будешь на больничном, — загибая пальцы, посчитал Йонаш. — Отлично! Сходим на ярмарку.
— Сходим, — согласился Шольт, доедавший вторую порцию гречки. — Купим квашеной капуты, поставим на балконе.
— Тетя Ханна, а вы с нами пойдете?
— Не знаю, — ответила она. — Неизвестно, какая ситуация будет — вдруг дела навалятся.
После ужина и чаепития Шольт проводил Ханну домой — перевел через дорогу в неположенном месте и придержал калитку, пока она проскальзывала во двор. Фонари не горели, улица была пуста. Они встретились взглядами, и Ханне показалось — вот, сейчас… сейчас Шольт чуть наклонится и ее поцелует.
Предчувствие оказалось обманчивым. Шольт пробормотал: «Доброй ночи» и неслышно закрыл калитку.