Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Шрифт:
Мужики (добрые, доверчивые русские души) поверили Ваське, и тот оказался на постое у одного крестьянина. Но Зуб через пару дней исчез, оставив хозяина избы без двух рублей, котомки сухарей, вяленой рыбы, десятка сырых яиц, топора и ножа. Деньги он нашарил ночью за иконой Николая Угодника, а челн, которых было несколько, взял на берегу.
На сей раз плыл Васька, опасаясь водоворотов, ближе к отлогому левому берегу. В голове его крутилась одна и та же мысль: разбогатеть. Сейчас он нищ, как церковная крыса, но в таком бедственном состоянии он жить не хотел, ибо у него была болезненная страсть
Потеря огромного богатства приводила его в бешенство, а посему он вновь усиленно взмахивал веслом, торопясь как можно быстрее прибыть к селу Покровскому, где глухая, малонаселенная и бедная Ветлуга вливалась в Волгу. Вот здесь — раздолье для купеческих караванов и всевозможных разбойных шаек, жаждущих поживиться за счет многочисленного торгового люда.
К селу Покровскому нередко приставали расшивы, насады, «коломенки» и другие суда, идущие в волжское Понизовье.
Зубу повезло: один купец взял его на «коломенку», так как один из бурлаков (как выразился хозяин) дал дуба. Пока плыли до Саратова, Васька сумел подговорить пятерых бурлаков ограбить купца, который вознамерился закупить в понизовом городе тридцать тысяч пудов хлеба, а это немалые деньги. В одну из ночей Зуб с кодлой вошел в каюту купца и пырнул его ножом в живот.
Купца выбросили за борт, а деньги поделили поровну. Так захотел сам Васька, чтобы привязать к себе остальных бурлаков. Трое, увидев золотые рублевики, решили примкнуть к шайке Зуба, прочие отказались, но, в конце концов, когда Зуб захватил еще одно судно, примкнули к атаману.
На этом судне купца также выбросили за борт, а вот с водоливом [159] , который не захотел войти в разбойную шайку, Зуб не стал расправляться, ибо тот хорошо ведал кормчее дело, без которого на Волге невозможно обойтись. По сей причине не тронул Васька и сына кормчего, худенького вихрастого подростка лет двенадцати.
159
Водолив на Волге — род старшины на судне над бурлаками; наблюдает за сохранностью клади и заведует расходами артели.
Однако отругал:
— И как тебе, Томилка, купец дозволил на судно мальца своего взять? И ты дурень, и хозяин безголовый. Как к нему угодил?
— Купец — мой давний знакомый. В селе Преображенском, что под Москвой, жительствовал. Я его иногда вяленой рыбой потчевал. Большой охотник был до нее, царство ему небесное.
— И хорошо платил?
— Так отдавал, ибо когда-то у купца два года в водоливах ходил.
— Все равно глупендяй. Кто ж задарма товар отдает?.. А что дальше?
— Деревенька наша от села Преображенского недалече. Голодно жили, ибо барин наш, князь Татищев, в три погибели мужиков гнул. Двоюродный брат мой умер в одночасье, сын его Ванятка сиротой остался, ибо мать его раньше мужа легла в могилу. Взял Ванятку к себе, а чтоб непосильный оброк тянуть, подался в отходники. К знакомому купцу на расшиву попросился, да еще с племянником. Тот, было, ни в какую. Нечего-де огольцу на судне делать. На колени пришлось
— Отныне я твой хозяин, — важно произнес Васька. — Погляжу, как вкалывать будешь, да и оголец твой, чтоб лодыря не гонял.
— Он мне, как за сына. Так пусть все и знают. Сын! А любой работы он не боится.
— Ну-ну.
Зуб хоть и оставил на своей расшиве обоих, но как людей временных. Как только настанет время сойти ему на берег, дабы где-то отсидеться в укромном месте, он тотчас прикончит и водолива и «сына» его, кои могут сбежать от его разбойной повольницы и заложить ее сыскным людям.
Как-то, когда Ванятка мыл полы в его каюте, Зуб спросил:
— Хочешь много денег заработать?
— А как?
— Все просто, Ванька. И всего-то быть моим верным слугой.
— Так я и так, что не заставите, делаю.
— Вижу, сиднем не сидишь, но этого мало. Ты оголец шустрый, всегда среди бурлаков, знаешь, кто о чем толкует, особенно дядька твой. Приходи ко мне каждый вечер и рассказывай, что у каждого в башке сидит.
— А зачем, дядька Вася?
— Ты меня клич, как положено. Атаман! Уразумел, Ванька?
— Уразумел, да только не люблю я атаманов.
— Вот те на. Отчего ж, Ванька?
— Все атаманы — разбойники. Они убивают да грабят. Чего ж их любить? Недобрые они люди.
— Та-ак, — сверкнул сердитыми глазами на подростка Зуб.
— А ты добрых людей видел?
— Видел, дядька атаман, и на всю жизнь запомнил. Хороший он.
— И кто ж такой? В деревеньке твоей?
— Не. Шел я по дороге к селу Преображенскому, а встречу молодой дядька шел. Веселый, песню пел. О житье-бытье меня расспросил, на руки взял, а потом дал мне рубль и сказал: «Как подрастешь, Ванятка, приходи ко мне в Москву. Спросишь в Зарядье или в Марьиной роще Ваньку Каина».
Васька даже щербатый рот раскрыл от изумления, а затем так расхохотался, что долго не мог остановиться.
— Ну и распотешил ты меня, оголец. Да знаешь ли ты, сопляк, кто такой Ванька Каин? Это самый большой злодей, хуже Змея Горыныча. Нашел добрячка. Его даже разбойники боятся. Сотни людей загубил. Вынет нож и почнет человека на кусочки резать. Лютый он, страшнее зверя.
У Ванятки задрожали губы, а из глаз потекли слезы.
— Не верю я вам, дядька атаман… Он хороший.
— Вот заладил, сопляк. У дядьки своего спроси.
Ванятка с заплаканным лицом побежал к Томике, а к Зубу пришла неожиданная мыль: «Оголец-то может сгодиться. Случись нападение на его расшиву Каина, он, Васька, прикроется Ванькой как щитом. Правда, не приведи того Господи. Каин ни мальца, ни его не пощадит. Страшно зол Каин на своего бывшего сподручника. А чего ему злиться?»
Васька давно придумал ответ, кой Ваньку может вполне удовлетворить. Он, Зуб, ушел из ватаги Каина, ибо обиделся на братву, коя заподозрила его в краже денег у Легата. Взял ночью — и ушел, поплыв на челноке. Но самое убедительное — проплыл мимо клада братвы, ибо воровская казна — святое дело. Он, Зуб, честнейший вор. Так и отговорится. Каин и пальцем не тронет. У Зуба котелок еще варит, хе, смекалкой Бог не обидел.