Каирская трилогия
Шрифт:
Ахмад жёстко посмотрел на неё. Он ослабил хватку в обращении с ними, и каков был результат? Камаль распространяет теорию о том, что человек произошёл от обезьяны, а его мать спорит с ним и говорит, что он не понял.
Он закричал на неё:
— Дай мне говорить, не перебивай и не вмешивайся в то, что не понимаешь. Займись своим делом, да поразит тебя Аллах…
Обернувшись затем к Камалю с мрачным лицом, он сказал:
— Скажи мне, ты сделаешь то, что я тебе говорил?
«Дома у тебя есть цензор, поражающий свободную мысль настолько, что в мире не найти ему равных. Но ты боишься его столько же, сколь и любишь, и твоё сердце никогда не позволит себе причинить ему вред. Проглоти эту боль, ты ведь выбрал для себя жизнь борьбы…»
— Как я могу отреагировать на эту теорию? Если я ограничу свои рассуждения тем,
— А зачем ты пишешь о том, что тебя не касается?
Серьёзное возражение по сути, но к сожалению, он не мог найти в себе смелости признаться отцу, что верил в эту теорию как в научную истину, и поэтому он не мог рассчитывать на то, чтобы создать общую философию бытия, выходящую за рамки науки. Отец же воспринял его молчание признанием ошибки, отчего его грусть и злоба лишь удвоились. Введение в заблуждение в такой области грозило серьёзными последствиями, и над этим у Ахмада не было никакой власти. Он почувствовал, что перед этим потерянным юношей руки его были связаны, как до того было с Ясином, когда тот ускользнул от его наставлений. Неужели и с ним произойдёт то же, что случилось с другими отцами в это странное время?!.. До него доходили невероятные новости, чуть ли не мифы, о «сегодняшних» молодых людях. Некоторые ученики увлеклись курением, другие издеваются над достоинством учителей, а третьи вообще взбунтовались против своих отцов. Его собственное достоинство не унижено, но какой результат дала долгая история его решительности и суровости? Ясин падает всё ниже и уже почти пропал. Камаль спорит, препирается и пытается ускользнуть из его рук.
— Выслушай меня внимательно. Я не хочу быть с тобой грубым, так как ты вежлив и послушен. Что же касается нашей темы, то у меня есть лишь совет для тебя. Ты должен помнить, что никто из тех, кто поступал наперекор моим советам, не был благополучен…
После недолгой паузы он продолжил:
— Вот Ясин как раз пример того, о чём я говорю. Я давно советовал также и твоему покойному брату не бросаться в собственную погибель. И если бы он был сейчас жив, то был бы выдающимся человеком.
Тут мать голосом, похожим больше на стон, откликнулась:
— Англичане убили его. Они либо убивают, либо распространяют безбожие!
Отец продолжал:
— Если ты обнаружишь что-то противоречащее религии в своих уроках и будешь вынужден заучивать это наизусть, чтобы преуспеть на экзамене, не верь этому, и не публикуй в газетах, а не то — понесёшь за это ответственность. Пусть твоя позиция в отношении науки этих англичан будет такой же, как наша позиция в отношении их оккупации: непризнание законности их власти над нами, даже с помощью тирании…
Застенчивый и мягкий голос матери снова вмешался:
— И посвяти свою жизнь после этого разоблачению лживости этой науки и распространению света Божьего…
Отец закричал на неё:
— Я сказал, что в твоём мнении нет никакой нужды!
Она вернулась к своей работе, а Ахмад угрожающе поглядел на неё, пока не убедился в том, что она замолчала, затем повернулся к Камалю и спросил:
— Понял?
Тоном, внушающим уверенность, Камаль ответил:
— Разумеется.
Теперь, если он хотел что-то написать, то должен был публиковаться в еженедельнике «Ас-Сийаса», куда не могла дотянуться рука вафдистов, вроде его отца. Что же касается его матери, он пообещал ей в тайне посвятить свою жизнь распространению света Господнего. Не это ли свет истины? Да. Освободившись от религии, он будет ближе к Аллаху, чем тогда, когда у него была вера. Что есть истинная религия, если не наука? Это был ключ к тайнам бытия и его величия. Если бы пророки были посланы сегодня, своим посланием к людям они выбрали бы науку. И именно так он сам просыпался от сна мифов, чтобы предстать перед неприкрытой истиной, оставляя за собой эту бурю, — в которой невежество боролось не на жизнь, а на смерть. Эта борьба служила водоразделом между суеверным прошлым и светлым будущим. Так перед ним откроется путь, ведущий к Богу, путь знаний, добра и красоты. Он же попрощается с прошлым с его обманчивыми мечтами, несбывшимися надеждами и чрезмерными страданиями…
34
Подходя
Хусейн Шаддад и Исмаил Латиф сидели на стульях друг напротив друга перед столиком, на котором стоял традиционный графин и три стакана. Как и каждое лето, они по своему обычаю были одеты в рубашки с расстёгнутым воротом и белые фланелевые брюки. Камаль поглядел на их контрастирующие лица: у Хусейна было прекрасное светлое лицо, а у Исмаила лицо с резкими чертами и напористым взглядом. Он в своём белом костюме, притронувшись к феске, с которой свешивалась кисточка, подошёл к ним. Они пожали друг другу руки, затем Камаль сел, повернувшись спиной к дому — дому, который прежде повернулся спиной к нему!.. Исмаил тут же обратился к Камалю, многозначительно засмеявшись:
— С этих пор мы обязаны искать новое место для встреч…
На губах Камаля появилась тусклая улыбка. До чего счастлив и доволен Исмаил своим сарказмом, не знавшим боли. У Камаля только и остались, что он, да ещё Фуад Аль-Хамзави — друзья, что составляли компанию его сердцу, но не сливались с ним в унисон. Он стремился к ним, убегая от одиночества. Ничего не оставалось, как смириться с тем, что ему уготовано.
— Мы будем встречаться в кофейнях или на улице, раз Хусейн решил оставить нас…
Хусейн с сожалением покачал головой. То было сожаление человека, который добился столь дорогой, желанной цели и пытается угодить друзьям, выражая грусть расставания, которая на самом деле мало что значила для него. Он сказал:
— Я покину Египет, но в моём сердце тоска от разлуки с вами. Дружба это священное чувство, которым я дорожу до глубины души. Друг — это партнёр, отражающий нас самих, он — отголосок твоих эмоций и мыслей. Неважно, что мы во многом различны, поскольку по сути мы схожи. Я никогда не забуду эту дружбу, и мы будем продолжать писать друг другу письма, пока снова не встретимся…
Красивые слова это утешение для раненого покинутого сердца. Разве он недостаточно уже страдал от рук его сестры?
«Значит вот как ты меня бросишь одного, без единого настоящего друга. А завтра покинутого тобой друга убьёт насмешливая жажда духовного общения». Камаль мрачно спросил:
— Когда мы встретимся снова?… Я ещё не забыл твоего горячего стремления всё время путешествовать. Но кто мне гарантирует, что ты не уедешь навсегда?
Исмаил, также уверенный в его словах, согласился: