Как быть двумя
Шрифт:
Она поднимает глаза.
Я этим займусь, говорит Эйч. Я бы на твоем месте об этом позаботилась.
Если бы я была на твоем месте… произносит про себя Джордж.
Я бы тебя бесплатно минотаврила, продолжает Эйч.
Она весело смотрит прямо в глаза Джордж.
Или, может, если бы ты была на моем месте, думает Джордж.
Она ложится навзничь на ковер в кабинете. Мать купила его в антикварной лавочке на Милл-роуд. Да какой там антикварной — фактически, у старьевщиков.
Эйч ложится рядом, и их головы оказываются на одном уровне.
Девочки
Доктор, дело в том, что… говорит Эйч.
Джордж слышит ее из дальней дали, где она вспоминает о том, как мать объясняла ей, чем антиквариат отличается от старой рухляди.
У меня такая потребность, наконец произносит Эйч.
Какая потребность? спрашивает Джордж.
Быть больше, чем… говорит Эйч.
Чем что? спрашивает Джордж.
Ну… говорит Эйч, и ее голос странно меняется. Вот просто чем-то большим.
A-а, говорит Джордж.
Думаю, я по своей природе, говорит Эйч, немного более практичная, такая, знаешь, которую можно пощупать, чем гипотетическая.
И она берет Джордж за руку.
Не просто берет, а переплетает свои пальцы с ее.
При этом все слова испаряются из той части головы Джордж, где они обычно пребывают.
Какое-то мгновение Эйч держит Джордж за руку, а потом отпускает.
Да? Спрашивает она. Нет?
Джордж ничего не отвечает.
Я могу не спешить, говорит Эйч. Подождать. Дождаться, пока все будет в порядке. Я могу.
А потом говорит:
Или ты, может, не…
Джордж молчит.
Или, может, я не… говорит Эйч.
И тут в дверном проеме обнаруживается отец Джордж, где он торчит уже Бог знает сколько. Джордж садится.
Девочки! говорит он. Джордж! Понимаете, мне бы не хотелось, чтобы вы сюда ходили. Ничего еще не разобрано. А здесь немало важных вещей, и я не хочу, чтобы вы ими забавлялись. И вот еще о чем я подумал: ты сегодня приготовишь ужин, Джордж.
Приготовлю, говорит Джордж. Конечно. Как раз собиралась.
Твоя подруга останется ужинать? спрашивает отец.
Нет, мистер Кук, мне надо домой, отвечает Эйч.
Она по-прежнему лежит на полу.
Но мы были бы тебе рады, Хелена, если бы ты осталась, говорит отец. У нас будет много всякой всячины.
Спасибо, мистер Кук, говорит Эйч. Очень мило с вашей стороны. Просто меня дома ждут.
Ты могла бы остаться и поужинать, говорит Джордж.
Нет, не могу, говорит Эйч.
Она встает.
Пока, говорит Эйч.
Секунда — и ее уже нет в комнате.
Еще мгновение — и Джордж слышит, как щелкает замок входной двери.
Джордж снова ложится лицом вверх на ковер.
Она не девочка. Она — камень. Часть стены. Она — нечто такое, во что втискивают посторонние вещи без ее согласия и понимания.
В прошлом году в Италии. Джордж, ее мать и Генри сидят после ужина за столиком ресторана под какими-то арками рядом с дворцом. Мать продолжает говорить, рассказывает им (собственно, одной Джордж, потому что Генри занят компьютерной игрой) о технике фрески, о том, как некоторые фрески в другом итальянском городе были повреждены
Джордж слушает вполуха, потому что игра, в которую Генри играет на айпаде, называется «Несправедливость» и Джордж считает, что Генри еще чересчур мал для нее.
Что это за игра? спрашивает мать.
Та, где все супергерои из мультиков становятся злыми, говорит Джордж. Там слишком много насилия.
Генри! говорит мать.
И вытаскивает наушник из его уха.
Что? спрашивает Генри.
Найди себе какое-нибудь более миролюбивое развлечение, говорит мать.
Ладно, говорит Генри. Если уж так надо.
Так надо, отвечает мать.
Генри снова засовывает наушник в ухо и выходит из игры. Вместо нее он загружает «Ужасные истории». Вскоре он уже хихикает сам с собой. А потом засыпает за столиком над айпадом.
Но что было в начале? спрашивает мать. Курица или яйцо? Подмалевок или картина поверх него?
То, что внизу — первое, говорит Джордж. Его же раньше нарисовали.
Но первое, что мы видим, говорит мать, и чаще всего единственное, что мы видим, — это то, что на поверхности. Так ли уж важно то, что было нарисовано раньше? И не означает ли это, что та, другая картина, если б мы о ней не знали, все равно что не существует?
Джордж тяжело вздыхает. Мать указывает на стену замка напротив них. Мимо проезжает автобус. Всю его заднюю часть занимает реклама чего-то, и на ней — Мадонна с младенцем со старинной картины. Она показывает маленькому Иисусу, как пользоваться планшетным компьютером.
Мы тут сидим, ужинаем, говорит мать, смотрим на все вокруг. И туда. И туда тоже. И прямо перед собой. А если б это было семьдесят лет назад…
…ну да, но все-таки нет, вставляет Джордж. Сейчас наше время.
…то мы сидели бы здесь и смотрели, как у вон той стены выстраивают в шеренгу и расстреливают людей. Примерно на том месте, где стойка и стулья рядом с ней.
Ух ты! Боже мой, говорит Джордж. Мама! Да откуда ты даже это знаешь!
А было бы лучше или хуже, честнее или наоборот, если б я не знала? спрашивает мать.
Джордж хмурится. История — это жуть. Это горы трупов, втоптанных в землю любого города, большого или маленького, нескончаемые войны, неурожаи, эпидемии. И все те люди, которых уморили голодом, уничтожили, избавились от них, запытали, бросили умирать под крепостными стенами или расстреляли над траншеями, в которых потом и зарыли. История возмущает Джордж, единственное, что оправдывает весь этот ужас — то, что он, судя по всему, давно и надежно закончился.