Как быть двумя
Шрифт:
А что важнее? спрашивает ее невыносимая мать. То, что мы видим, — или то, как мы видим?
Да, но это… этот расстрел… Он же неизвестно когда был, говорит Джордж.
Всего за двадцать лет до моего рождения, а я вот прямо сейчас сижу здесь перед тобой, отвечает мать.
Старая история, говорит Джордж.
Да, и я не новая, говорит мать. И все-таки я здесь, с вами. Я продолжаюсь.
А это — нет, говорит Джордж. Это было когда-то. А сейчас другое время. Наше.
Разве все просто заканчивается — и только? спрашивает мать. Или то, что
Перестает — когда заканчивается, говорит Джордж.
А что ты скажешь о том, что поисходит прямо у нас под носом, но мы его по-настоящему не видим? спрашивает мать.
Джордж закатывает глаза.
Абсолютно бессмысленная дискуссия, говорит она.
Почему? спрашивает мать.
Хорошо. Вот крепость, говорит Джордж. Она прямо перед нами. Верно?
Я ее вижу, говорит мать.
Я хочу сказать: ты не можешь ее не видеть, продолжает Джордж. Только если у тебя глаза никуда не годятся. Но даже если и не годятся, все равно можно подойти поближе, пощупать, так или иначе обнаружить ее.
Безусловно, говорит мать.
Но хоть это та же крепость, которая стоит тут еще с тех пор, как ее построили, и у нее есть собственная история, говорит Джордж, и с ней все это происходило — и одно, и другое, и без конца, это же никак не связано с тем, что мы тут сейчас сидим и смотрим на нее. Только тем, что она — часть пейзажа, а мы — туристы.
Разве туристы видят иначе, чем остальные люди? спрашивает мать. И почему ты сама, выросшая там, где ты выросла, не задумываешься над тем, что означает присутствие прошлого?
Джордж демонстративно зевает.
Здесь — лучшее место на земле, чтобы не обращать на это внимания, говорит она. Оно научило меня всему, что нужно. В особенности, насчет туризма. И даже взрослея в окружении исторических зданий, в конце концов понимаешь: это — просто постройки. Ты всегда столько разглагольствуешь, что вещи начинают означать больше, чем на самом деле. Это у тебя какие-то хиповские пережитки, будто тебе в детстве что-то привили, и теперь ты видишь символы, где надо и не надо.
Этот замок, говорит мать, возведен родом Эсте, который правил этой провинцией на протяжении сотен лет. Род этот всегда покровительствовал живописи, поэзии и музыке. Поэтому вслед за правителями сюда съехались художники, поэты и музыканты, и мы с тобой воспринимаем это как должное. Если бы не Ариосто, который процветал при этом княжеском дворе, наш Шекспир был бы совсем иным. Может, и вообще никакого Шекспира не было бы.
Да, может быть, но сейчас это вряд ли имеет значение, говорит Джордж.
Знаешь, Джорджи, все в этом мире связано, замечает мать.
Ты всегда называешь меня Джорджи, когда хочешь продемонстрировать превосходство, отвечает Джордж.
И мы живем не на ровном месте, продолжает мать. Этот замок, этот город были построены в те неважно какие столетия семьей, чьи титулы и наследство более-менее по прямой линии перешли к Францу-Фердинанду.
Это ты про рок-группу? [33] спрашивает Джордж.
Да, говорит мать. Про ту рок-группу, которую прикончили в Сараево в 1914 году, что и стало причиной Первой мировой войны.
33
«Franz Ferdinand» —
Первой мировой в будущем году сто лет исполнится, говорит Джордж. Вряд ли она имеет какое-то отношение к нам.
Как, Великая война не имеет? Та, на которой твой прадед, а мой дед, дважды пережил в окопах газовую атаку? И то, что прямым следствием этого было то, что твои прабабушка и прадедушка были почти нищими, потому что после газа его здоровье пошатнулось, он не мог работать и умер молодым? А я унаследовала от него слабые легкие? Это что, нас не касается? говорит мать. А потом конфликт на Балканах, начало территориальных свар на Ближнем Востоке между Израилем и Палестиной, гражданские волнения в Ирландии, смена власти в России, в Османской империи, всеобщее банкротство, экономическая катастрофа и социальная нестабильность в Германии, которые потом сыграли главную роль в становлении нацистского режима, в развязывании следующей мировой войны, в которой — так вышло — твои бабушка и дедушка, то есть мои отец и мать, оба участвовали, будучи всего на два-три года старше тебя? Не имеет отношения? К нам?
Мать покачала головой.
Что? спрашивает Джордж. Ну что?
Обеспеченное детство в Кембридже, говорит мать.
Потом смеется. Этот смех, обращенный как бы только к самой себе, всегда злит Джордж.
Так почему же вы с папой выбрали это место, если не хотели, чтобы мы там росли? говорит она.
Ну, ты же понимаешь, говорит мать. Хорошие школы. Близость к Лондону. Активный рынок недвижимости, который всегда на плаву, даже если в других местах спад. Все, что действительно важно для жизни.
Она иронизирует? Трудно сказать.
А еще — отличная система фуд-банков, [34] потому что когда ты закончишь школу, мы с твоим отцом не сможем позволить себе послать тебя в университет, и даже если ты получишь диплом, она все равно тебе пригодится.
Ты какие-то безответственные вещи говоришь, возмущается Джордж.
Ну да, но, по крайней мере, моя безответственность новая и вполне современная, откликается мать.
Столики вокруг пустеют. Уже поздно, начинает ощутимо холодать. Снаружи, за арками, под которыми они сидели, ели и спорили, успел пройти дождь.
34
Некоммерческие благотворительные организации, обеспечивающие едой тех, кто испытывает финансовые трудности и не имеет работы.
Мать запускает руку в сумку, вынимает джемпер. Дает его Джордж, чтобы та накинула его на плечи Генри. Потом достает телефон. Включает. Опять вина и злость. Через какое-то время выключает. Джордж чувствует себя такой виноватой, что от этого ее почти тошнит. Поэтому поспешно формулирует вопрос из тех, на которые так любит отвечать мать.
Ты знаешь, что это за место, где мы побывали сегодня? говорит Джордж.
Умгу, произносит мать.
Ты считаешь, что среди этих художников были и женщины? спрашивает Джордж.