Как игрушки пошли учиться

Дитрих Александр Кириллович

В гостиничном номере было так холодно, что у Владика зуб на зуб не попадал. По радио передавали какой-то странный прогноз погоды. «Возможны осадки,— говорил диктор,— и дальнейшее похолодание, хотя не исключена и жара. Ветер ожидается слабый, если не будет урагана. Служба погоды просит извинения, но более точных сведений получить пока не удалось, поскольку воздушные шары-зонды, поднимающие метеорологические приборы для исследования атмосферы, сегодня взлететь не могли. Надуть их пока не удалось».

— Это еще что! — раздался за стеной отчетливый голос.— Если этот Владик Чудобыльский будет упрямиться, тут у нас еще и не такое случится, верно, сосед? Вы меня слышите?

—

Слышу,— отозвался Владик — Даже слишком хорошо слышу.

— Это потому, что в стенах были заложены плиты пенопласта,— объяснил голос из соседней комнаты.— Пенопласт, к вашему сведению, это застывшая пластмассовая пена. Но теперь между нами просто пласт — без пены: все воздушные пузырьки пропали. От этого и звук через стену проходит так легко, и холод тоже. Знаете, сосед, нам с вами еще повезло, вот в соседнем доме были перегородки из пеностекла. Отличный материал — легкий, прочный, в огне не горит, в воде не тонет, а уж как сохраняет тепло! Так сегодня все эти перегородки вообще рассыпались. И все из-за того, что пропали пузырьки.

Владик хотел объяснить соседу, что он и есть тот самый Владик, но что он не виноват, а всему причиной вредный старичок волшебник, который оказался у него во дворе, но в этот момент с улицы донесся грохот. В окно было видно, как в клубах пыли медленно оседало недостроенное здание.

— Видали! — крикнул сосед за стеной.— Все ясно: на этой новостройке применяли плиты из пенобетона. Он тоже считался отличным материалом. Прочную пенобетонную стену или потолок целой комнаты могли без особых усилий нести двое рабочих. Но пузырьки в пенобетоне исчезли, и...

Голос в соседней комнате умолк — где-то завыла сирена. Через минуту в коридорах гостиницы зазвенели звонки, и сразу же запахло дымом.

— Спасайтесь! — крикнул кто-то, распахнув дверь номера.— Горим! Взорвался баллон с газом!

Владик выскочил из комнаты, побежал к лестнице, и тут путь ему преградило пламя. Владик сорвал со стены красный огнетушитель, но пробегавший мимо пожарник крикнул:

— Бесполезно! В огнетушителях не получается пена!

— Пена, опять пена. Но при чем тут она? — думал Владик, изо всех сил колотя огнетушителем по мраморному полу. И вдруг он вспомнил: ведь огонь гаснет потому, что пена огнетушителей покрывает горящий предмет и не пропускает к огню воздух. А без воздуха огонь задыхается и гаснет.

Бросив бесполезный красный баллон, Владик побежал за пожарником, но тот уже скрылся. Где-то был запасной выход, но в дыму ничего нельзя было разобрать. Пламя трещало совсем рядом.

— Спасите! — не своим голосом завопил Владик.— Я домой хочу! Хватит с меня этой... Фантасмагории!

И в тот же миг... он очутился у себя во дворе. Вовик, как ни в чем не бывало, пускал мыльные пузыри, рядом стоял старичок и обмахивал лицо шляпой.

Владик ошеломленно вертел головой, еще не веря, что все его приключения кончились. На земле ослепительно сверкал кусочек стекла, ветер играл обрывком газеты, из лужи бежал тоненький ручеек...

— Все пустяки,— вдруг сказал старичок.— И лужа пустяки, и ветерок, и солнечный огонек на стекле... Не так ли?

— Ну нет! — попятился Владик.— Я теперь ученый. Я теперь эти пустяки за версту стану обходить. Я и смотреть на них не буду.

— Ну и зря. Вот когда ты к ним присмотришься, увидишь, сколько всего спрятано за тем, что мы слишком часто считаем пустяками, вот тогда ты, может быть, и вправду станешь ученым. А еще запомни.— Старичок поднял палец:

Работу твоему уму Задаст

любой пустяк, Коль в нем заметишь «почему», «Где», «отчего» и «как»!

Сказав это, старичок исчез, остался лишь его многозначительно поднятый указательный палец, потом и он растаял.

...На этом можно было бы и кончить сказку, но Владик просил напомнить вам, что на самом деле все это произошло не с ним, а совсем с другим мальчиком, которого зовут... Впрочем, как его зовут, это теперь уже не имеет значения.

О ПРОСТУДЕ, НЕОБЫКНОВЕННОМ ГОСТЕ ИЗ КУВШИНА И О ВСЕМОГУЩЕМ ДУХЕ ПО ИМЕНИ ВОЗ

Я перечитывал запись рассказа об удивительных событиях в неведомой стране Фантасмагории и вспоминал, не пропустил ли какой-нибудь важной подробности, когда мои занятия перебил телефонный звонок.

— Слушаю.

— Добрый день. Вас беспокоит мама Владика. Еле разыскала ваш номер — спасибо, «справочная» помогла.

— Что с ним? — забеспокоился я.— Владик что-то натворил, откуда-нибудь свалился или...

— Обыкновенная простуда. Лежит, температурит и хандрит. Очень просит, чтобы вы его навестили. Мне, право, неловко, но сын сказал, если я позвоню, вы обязательно придете.

— И правильно сказал. Сегодня же явлюсь, если разрешите.

— Гм... Понимаете, сегодня я — в вечернюю смену, приду поздно. Моя старшая дочь учится, муж в командировке... Вас даже чаем некому будет напоить.

— Значит, Владик будет один? Вот я и подежурю. А чай... Вы не беспокойтесь: двое мужчин — вполне достаточная сила, чтобы справиться и с чайником, и с заваркой.

— ...И с вареньем, и с печеньем,— добавила мама Владика.— Тогда уж я попрошу: напомните сыну про лекарство.

Я пообещал. Мы попрощались, и уже через час я сидел... Это было почти невероятно, но случилось именно так,— я сидел в своей собственной комнате, в той самой, где прошло все мое детство. Разумеется, мебель, лампа под потолком, обои, запахи — все было другое. В углу, где была отцовская чертежная дока, висели полки с техническими книгами, справочниками, теперь дремал на растопыренных ножках налитый тяжестью своего электронного всемогущества телевизор; на месте моей кушетки сверкал темным полированным деревом украшенный медью шкаф. Его угол чем-то напоминал нос корабля, по которому бежали отражения воды. Мысль о море, о дальних плаваниях вызывали и удивительные вещи, стоявшие в шкафу за зеркальными стеклами-иллюминаторами. Оттуда выглядывали костяной японский божок, кружевная ветка белоснежных кораллов, страшная пучеглазая и клыкастая маска из Индонезии, огромная, похожая на губы великана пурпурная тропическая раковина. А на шкафу в медном треножнике стояла облепленная ракушками, покрытая известковой коркой древняя амфора — высокий кувшин с двумя изящными ручками у горловины. Комната была неузнаваема, и все-таки это была моя комната.

Когда я вошел, Владик лепил из пластилина какое-то странное существо.

— Что это?

— Так... Один джинн знакомый.

— Кто-кто?

— Про Али-Бабу и сорок разбойников читали? Или про Хоттабыча?

— Ах, джинн!

— Ага! Я так и знал, что вы сегодня придете. Располагайтесь. Рому хотите?

— Чего-о?

— Рому! У меня настоящий — пиратский, с Ямайки.— Владик указал на кувшин с компотом.— Йо-хо-хо — и бутылка рому!

— Йо-хо-хо...— кивнул я, не без грусти рассматривая комнату.— Йо-хо-хо, таблетки и градусник!