Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...

Тимофеев Сергей Николаевич

Пока плелся, еще иная думка одолела. Со сватами он того, поторопился немного. Ну как не люб он Аленушке?.. Она ведь его только один раз и видела. То есть, конечно, ей и одного раза должно было хватить, чтоб влюбиться, наверняка она в щелку промеж ставен подсматривала, когда он возле терема... А вдруг да не подсматривала? Вот ведь беда какая - посоветоваться не с кем. Екимка опять подевался куда-то, может, в Ростов подался, может, еще куда, а Хорт - он покамест не оклемался. Только Хорт ему не подсказка. Он сам без бабы. Куда ему о любви советы давать...

Плетется, и чудится ему, будто голос какой в ухо нашептывает.

"А ты, Алешенька, камушек возьми, да в ставенки-то и брось ненароком. Покажется

в окошке девица-красавица, так в глазах ее все как есть и разузнаешь..."

Остановился Алешка, и как хватит себя кулаком по лбу. Не совсем, видать, ума решился. Малость осталось. Экую штуку простую удумал, - и без всяких там советов. Чуть было сразу к терему не подался, ан то подумалось, - не зря в народе говорится: поспешай медленно...

На другой день, приметив, что Сбродовичи у князя в палатах сидят, сказавшись хворобым, отправился Алешка на знакомое место. Так подгадал, чтоб и светло было, и люду поменьше. Прикинул, откуда удобней камешек бросить, тут и ошивается. И все никак-то ему задуманное исполнить не удается. Только вроде никого поблизости нету, не успеет наклониться, - уже кто-то и есть. Да еще собака чья-то привязалась. Ходит поодаль него, как привязанная. Погонит ее, она отбежит, и снова вернется. Поглядывает искоса, ровно цапнуть примеривается. Откуда и взялась... Главное, с заду все подбирается. Со стороны глянуть - смех один. Похаживает это по улице молодец, головой по сторонам вертит. Не успеет нагнуться, как опустеет улица, - ан опять идут. Начнет возле забора щупать, будто потерял что, а сзади - собака подкрадывается... Не раз и не два так случалось. Алешка еще то не подумал, камешек с собой прихватить. Их здесь найти можно, где щель промежду забором и деревянным настилом уличным имеется. И то не везде.

Злиться Алешка начал. Коли девица сквозь ставни прикрытые посматривает, что она об нем подумает, ввиду такого его поведения? Сколько ж можно, вокруг да около? Наконец, плюнул, кто что подумает, и, дождавшись времени, выхватил камешек, возле которого туда-сюда бродил, размахнулся, да ка-ак бросит!..

Показалось ему, ойкнуло будто рядом, ойкнуло, вздохнуло тяжко. Ну, показалось - и показалось, не до того сейчас. Сейчас главное - чтоб камешек мимо ставен закрытых не пролетел...

Да нет, не пролетел мимо. Куда целил - туда и угодил. Алешка уже и подбочениться успел, как заметил, что не мимо... Одно плохо вышло. Он камешек-то, какой под руку попал, тот и бросил. Ему б поменьше сыскать, чем в два кулака-то... Хорошо, не в стену теремную, а то б и терем вдребезги разнес, - аккурат в ставенку камешек попал. А потом уж, вместе со ставенкой, в окошко... Ну, там еще, может, чего-то задел, потому как треск сильный раздался...

Видит Алешка, не совсем так получилось, как задумывалось, ноги в руки - и тикать поскорее. Собака, видать, обрадовалась - залаяла на всю округу, и за молодцем припустилась. До самой избы Хортовой все норовила за пятки ухватить, только возле ворот и отстала. Побрехала сколько на улице, пристроилась возле столба, ногу задрав, да и потрусила прочь.

Алешка же полночи уснуть не мог, все корил себя за бестолковость. Не камушком надо было, другим чем, помягче. И грохоту меньше, и убытку. На двор несколько раз выходил. Выйдет, и мнится ему, будто кто-то хихикает рядышком, словно потешается.

Поутру к Оглобле сходил, товарища проведать. Тот к жизни возвращаться начал, знахарь вскорости на ноги его поставить обещался. На торг сходил, купить, что Оглобля велел, послушал, о чем люди говорят. А те судачат, - прогневили Сбродовичи хозяина своего чем-то, так он им в отместку ставню камнем высадил. Да неужто сам хозяин? А то кто же? Кому охота с эдакими медведями связываться? Они ж, коли дознаются,

ежели кто и вправду созорничал, да изловят, так по загривку лапищей приложат, - только мокрое место и останется...

Это верно, Алешка про себя думает, коли дознаются да изловят... Однако ж затеи своей совсем не оставил, а раздобыл пару яблок, крупных да красных. В карман положил, на всякий случай. Выждал, пока окошко новыми ставнями прикроют, и опять на стражу под знакомый забор заступил.

Он заступил - и собака заступила. Бывает же такое... Снова караулом по улице туда-сюда бродят. Молодец первым, собака, чуть поодаль, за ним. Землемерствуют. Алешка все вид делает, будто случайно его сюда заносит. Люди давно уж приметили да поняли, что к чему, а он все придуривается.

Гулял, гулял, видит, распахнулась одна ставенка, и вроде позади нее личико девичье мелькнуло. Забилось сердечко молодецкое, рванулось из груди, дыхание перехватило... Ухватил Алешка яблочко, да тихонько эдак в окошечко приоткрытое и подкинул...

Визг раздался, на всю улицу. Алешка, недолго думая, опять в бега кинулся, с собакой наперегонки. Узнал, на другое утро, на торгу, что, видать, не братья хозяина прогневили, а бабка, что за сестрицей их в тереме присматривает. Иначе, с чего бы это он ей через окошко яблоком в лоб засветил? Мало не пришиб, ан и того хватило, чтоб перепугалась, сердечная, до того, что дар речи потеряла. Теперь не она за Аленушкой, - та за ней присматривает. Братья же, видя такое дело, порешили по очереди в тереме оставаться да за тем, что творится, приглядывать.

Приуныл Алешка. Что дальше делать, не знает. А тут еще вести доноситься стали, одна другой чернее. Прознали в Степи про участь Тугорканову, взъярились. Местью воспылали. Пока главные ханы промеж себя сговариваются, самые нетерпеливые во владения киевские спешат. Про то прослышав, и другие заворочались, кому власть княжеская поперек горла, кто сам власти ищет. Поспешили гонцы по городам да весям, собирать воев с воеводами к Киеву, богатырей на подмогу звать, ан во многих местах им и самим туго приходится. Поодиночке, со всеми бы князь киевский совладал, да только малые пчелы, ежели скопом, и медведя одолеть могут. Вот и приходится князю дружину делить; туда, сюда посылать, а большую часть при Киеве держать, к осаде готовиться.

Алешке же еще беда приключилася. Да не одна, а сразу две. Одну он сам себе накликал, когда яблочко в окошко кинул да старушку зашиб. Не захотела она больше у братьев жить, к себе вернулась, так вместо нее новая объявилась, пуще прежней, говорят, Аленушку утесняет. Это Алешка на улице услыхал, возле терема. Он о ту пору об иной дороге к двору княжескому и думать позабыл.

Вторая же беда, она вроде как и не беда вовсе, а скорее даже наоборот. Так вышло, что не стало в избе Хортовой места для молодца. Нет, Хорт его, конечно, не выгонял, - сам ушел. А и как было не уйти? Он, когда Хорта от Оглобли перевез, попросил соседку вдовую за товарищем своим присматривать, пока он службу исправляет. Вот и вышло, - слюбились они, в отсутствие Алешкино. Дивно как-то: во всю жизнь Хорт бабу в избу не нашел, а тут... Правду говорено: не было бы счастья, да несчастье помогло. Ну, как тут останешься? Разве пятым колесом в телеге. Забрал Алешка шкуру медвежью, - ее Хорт в подарок ему отдал, - и близ палат княжеских поселился, с прочими дружинниками. Обещал захаживать, как приключится, ан обещание свое исполнить не торопится. Понимает, не до него там сейчас... Эх, самому бы на его месте оказаться. Нет, конечно, не с вдовушкой, - с Аленушкой... Ему скоро, видать, в поход отправляться, - слухи идут, степняки Чернигов-город осадили, это где-то совсем близко - а ждать его некому. То, что негде, это дело поправимое. Было бы кому, а где - придумается.