Как любят россияне
Шрифт:
Но муж рассудил по-другому: раз уж упала на нас такая беда, то пережить ее надо вместе. Как-то приехал он из командировки, а я к нему со своими муками душевными: «Что делать будем?» А он в ответ: «Как что делать? Возьмем в детском доме сына!» Нам было хорошо втроем, на время я даже забыла о своей цели и почти перестала лечить бесплодие. Прошло шесть лет, и мы стали готовиться к усыновлению еще одного ребенка. Собрали все документы, написали письмо в тот же Дом ребенка.
И вдруг! О боже милостивый, я не могла поверить в это чудо – после стольких лет ожиданий, мытарств по больницам,
Теперь у нас в семье идеальное равновесие. Я очень привязана к сыну, моему первенцу, муж без памяти любит дочку, похожую на него, а братик любит свою сестричку. Он сам ей дал имя и опекает с первого дня. Дети неразлучны, они любят друг друга!
Наталья Банникова, г. Хабаровск
Исповедь бывшей «ночной бабочки»
Может быть, моя исповедь кому-то будет интересна. Может быть, сейчас мечется молодая девчонка, не зная, что ей делать, как жить одной с ребенком на руках?
…Осень. Я приехала на вокзал маленького захолустного городка. Щедро заплатила таксисту, который привез меня из Москвы в небольшой городишко. Он понимающе хмыкнул, хлопнул дверцей и укатил. Черный блестящий асфальт усеян желтыми листьями.
У кого спросить? Где находится это казенное учреждение?.. Язык не повернется спросить, где Дом ребенка. И откладывать этот приезд я уже не могла. Стоило чуть забыться – один и тот же сон: он бежит впереди меня на крепких толстых ножках, оглядывается, щурится, смеется. А я никак не могу догнать, поймать его ручонку, остановить, ведь впереди такая бездна… и я падаю в нее, просыпаюсь с криком в холодном поту.
Мои соседки по комнате уже смотрят подозрительно, но терпят: «работа» у нас такая нервная.
…Стою на вокзале. На меня уже оглядываются редкие прохожие, одета я броско и дорого. Надо куда-то идти. Отправилась в сторону то ли парка, то ли кладбища, церквушка виднеется. Спрошу у старушек.
Мне двадцать лет. Лицо еще свежо, на нем не отпечатались еще бессонные ночи, курево, пьянки до потери чувств. А как иначе? В здравом разуме жить, как я жила, не вынести. Четыре года назад приехала я в столицу с парой застиранных платьиц. Куда? К кому? Какая разница, мне бы вырваться из деревни. Мать с тремя малышками, согнутая непосильной работой, руки все в трещинах, с распухшими суставами. Вечно пьяный отчим, кричит, матерится, а то заплачет пьяными слезами. Грязь, болезни, нищета. Запуганные сестренки жмутся по углам. Единственная добрая душа и ангел-хранитель – бабушка, мать покойного отца, забирала часто меня к себе. Бывало, гладит по голове и приговаривает: «Потерпи, ведь он мужик неплохой, пить вот только крепко стал».
Бабушки не стало в одночасье. С ее смертью я стала в деревне чужая.
Москва… Прописка по лимиту, грязная, тяжелая работа, вечером общежитие. Моей зарплаты не хватало даже на две недели.
Нашлись подруги старше меня, заметили, что я сижу без денег. Стали посвящать в свои дела, как можно за одну ночь получить месячный оклад. Сапоги мои совсем развалились, и шубенка – страшно смотреть. Я решилась. Так в семнадцать лет я переступила порог гостиницы. Стала «ночной бабочкой», а проще – проституткой.
Молодость и красота работали на меня. Давали много, но и с меня брали, не стесняясь, возле нас многие кормились.
Купила я прописку, устроилась в институт лаборанткой. На работу являлась редко. Моя начальница покрывала меня. Но если
Пока было можно, я затягивала живот – и ненавидела все, что было внутри, а оно все сильнее и сильнее давало о себе знать. Билось, шевелилось, пугало размерами. Господи, я даже не знаю, кто отец ребенка!
Последние месяцы были особенно тяжелыми. Рожала трудно, акушерка, пожилая полная женщина, хлопотала возле меня всю ночь. Утром я разрешилась крупным, здоровым мальчиком. Она была так рада ему, обрабатывала, пеленала и все восхищалась, прижимала его личико к своей щеке, баюкала: «Сейчас спать поедем, маленький».
Я смотрела на нее и недоумевала, ее чувства никак не совпадали с моими, я себя настроила на равнодушие к этому малышу. И думала об одном. Только скорее выбраться отсюда.
Грудь распирает от молока. Оно тоненькими струйками сочится на рубашку. Приносят кормить, я отворачиваюсь, не хочу смотреть на этот жадный хватающий ротик.
Приходит медсестра, молча меня переворачивает, сует сосок ребенку. Боже, какое облегчение, как стало легко дышать, а он сосет с жадностью, чмокает. Я наконец разглядываю его лицо. Мне кажется, он похож на мою бабушку, но тут же отгоняю эту мысль – куда я с ним? Нет, нет, нет!
Везут нас, отказниц, к нотариусу в «скорой помощи». Таких, как я, еще набралось пять человек. Едем молча, в кабинет я захожу последняя. Женщина лет пятидесяти за столом, смотрит на меня долго, потом спрашивает: «А вы собак в детстве любили?» – «Каких собак, при чем тут собаки?» – проносится у меня в голове. Очень любила собак, я с ними не расставалась, сколько себя помню. «Да», – отвечаю я. «Тогда ознакомьтесь вот с этим». Читаю: «Я… отказываюсь от ребенка… и в дальнейшем претензий иметь не буду». – «Вы понимаете, что это значит?» – «Да, понимаю, но мне некуда идти, у меня нет жилья, денег», – я поднимаю на нее глаза. «Хорошо. Пиши заявление, что ты временно помещаешь ребенка в Дом малютки…»
Незаметно я дошла до церкви. Старушки, крестясь, выходили из ворот. Они мне подробно объяснили, где приют. Зашла во двор. В больших беседках стояли кроватки. Дети спали. Молодая медсестра дежурила около них. Она указала на сверток. Прошло полгода, но я сразу узнала его, глаза такие родные, которые мне постоянно снились.
Я долго бродила по парку. Продрогла.
Зашла в церковь. Вечерняя служба заканчивалась. Мой взгляд остановился на темной иконе Божьей Матери с Младенцем. Я остолбенела. На меня смотрели полные такой невыразимой тоски глаза женщины-матери. Смотрели в упор, выворачивая душу, сжимая сердце. И я, не верующая в Бога, не знавшая ни одной молитвы, никогда не ходившая в церковь, падшая, погрязшая в грехах проститутка, стала неистово просить здоровья моему младенцу, губы шептали какие-то слова, ноги мои подкосились. Я опустилась перед иконой на колени, слезы очищения лились ручьями – за всю ту боль, за весь этот кошмар, в котором я находилась. Меня всю заполнила такая простая истина: я – женщина, я – мать всему живому на этой Земле, и моя спасительная звезда – это любовь, своей материнской безграничной любовью я должна согревать всех и вся, только в этом мое спасение. Из церкви я вышла, поняв, что я – другая, обновленная.