Как много в этом звуке…
Шрифт:
— Значит, ничего не меняется, — вздохнул Ваня и снова обратил свой взор на потолок. — Закурить дашь?
— Дам.
— Может, и портвейну принес?
— Не сообразил.
— Это плохо, — без сожаления сказал Ваня. — Значит чуть позже принесешь… Принесешь?
— Принесу.
— Это хорошо. Так чего там у тебя случилось?
— С чего ты взял?
— Если б не случилось, не пришел бы. Верно говорю?
— Верно, — помолчав, ответил Зайцев. — Как цефеиды? Снятся?
— Не надо, — строго сказал бомж. —
— Извини.
— Да ладно… Ты когда шел сюда, котенка не встретил? Черно-белый такой, пестренький… Не попался под ноги?
— Вроде нет…
— Котенок пропал… как в детских стишках… У старика и старухи был котеночек черноухий, черноухий и белобокий, чернобрюхий… И еще там какой-то. Забыл. Жалко, мы с ним хорошо поладили…
— Кстати… — Зайцев помолчал, колеблясь, правильно ли он поступает, но решил все-таки произнести слова, которые вертелись у него на языке: — Обоих убили. И старика, и старуху.
— Насмерть? — поинтересовался бомж.
— Да.
— Это плохо.
— Ему в затылок выстрелили, а ей в спину. Хорошо так выстрелил кто-то, в сердце попал. Они не мучились, даже, наверное, не поняли, что произошло. Были — и нету.
— На улице, в лесу? На даче?
— В собственной квартире.
— Хорошая квартира? — безразличным тоном спросил бомжара.
— Ничего квартирка… Занюханная немного, но место хорошее, тихое, от центра недалеко. И наследников нету.
— Так не бывает, — обронил бомж. — Найдутся.
— Я искал.
— В паспортном столе? В адресных книгах? Через милицию?
— Да, — растерянно проговорил Зайцев. — А где же еще?
— Ты их почту посмотри, поздравительные открытки… С Новым годом, с Восьмым марта, с Днем Красной армии… Там наследников искать надо.
— А знаешь, мысль неплохая, — с надеждой проговорил Зайцев.
— А плохих мыслей и не бывает. Бывает мысль, а бывает ее отсутствие.
Зайцев помолчал, окинул взглядом помещение, неплохое, в общем, помещение, и сухое, и тихое. Сумрачное, правда, но, видимо, к этому можно привыкнуть.
— Ваня, у тебя как со временем сейчас?
Бомжара замер на какое-то время, потом как-то резковато приподнялся, сел, сбросив ноги на пол, и уставился на Зайцева с неподдельным изумлением.
— Как у меня со временем? — переспросил он. — Ну знаешь, капитан, более глупого вопроса я в своей жизни, и в той, что раньше была, и в этой… не слышал. Тебя что, вот так прижало, что ты уже можешь такие вопросы задавать?!
— Мы недавно неплохо сработали с тобой, — примирительно сказал Зайцев. — Я подумал, может быть, стоит повторить, а?
— Повторить? — опять переспросил бомжара. — Наливай.
— За этим дело не станет. — Зайцев опять помолчал, не зная, как произнести решающие слова. — Может быть, проедем сейчас на ту квартиру?
— На какую?
— Ну… Где убили старика со старухой.
— Они до сих пор там лежат?
—
— Послушай, капитан… — Теперь уже в некотором затруднении замолчал бомж. — Ты ведь не видел меня при ярком солнечном свете… Мы не пара с тобой, ох не пара. Ты вон какой нарядный — при белой рубашке, при глаженых штанишках… Это уже новая форма, полицейская?
— Прежняя, новую еще шьют.
— А от меня запах, — с некоторой капризностью в голосе сказал бомж.
— Знаешь, Ваня, после того запаха, которого я нанюхался в той квартире, твой запах — это «Шанель» номер пять.
— Ты когда-нибудь нюхал «Шанель» номер пять? — спросил бомж.
— Нет, — признался Зайцев.
— А я женщинам дарил. — Бомж застыл, уставившись в зарешеченное окно, будто видел там картины прошлой своей жизни, когда он дарил красавицам французские духи, они весело смеялись, целовали его, прижимались к нему, полные восторга и любви. — Не часто, нет. «Шанель» часто дарить — это дурной тон, да и денег никаких не хватит… Но было, капитан, было.
Всмотревшись в лицо бомжа, Зайцев увидел вдруг, как две одинокие слезинки выкатились из его глаз, скользнули вниз по щекам и затерялись в седоватой немытой щетине.
— Слезливым стал, — проворчал, смутившись, бомж и поднялся со своей кушетки. — Пошли. Чего не бывает, может, слово какое дельное скажу. Ты же за этим меня зовешь?
— Пошли, Ваня. — Зайцев первым направился к выходу.
— Когда долго смотришь на звезды, лучше понимаешь людей, — проговорил за зайцевской спиной бомжара.
— Почему? — обернулся Зайцев.
— Они уже не кажутся тебе венцом природы. И слова их ты воспринимаешь только так, как они звучат. И никак иначе. Тебе нет надобности наделять людей своими собственными достоинствами и недостатками. Поскольку после общения со звездами не остается собственных достоинств и недостатков. Ты уже как бы и не совсем человек. Хотя и сохраняешь способность к деторождению, можешь подарить «Шанель»… Еще там кое-что осталось… Но немного, нет. Только самое главное, только самое главное, — повторил бомж, когда он с Зайцевым уже оказался на ярком солнечном свете. — Посидим, — попросил бомж и присел на разогретый солнцем бордюр. — А то после подвала я ничего не вижу.
— Посидим, — согласился Зайцев и присел рядом. Хотя раньше, совсем недавно он бы не согласился на подобное — стоял бы, маялся, но не присел бы рядом с бомжарой.
— Дверь не взломана? — как бы между прочим, как бы скучая, спросил бомж.
— В порядке дверь.
— А как узнали?
— Соседи позвонили. Дверь оказалась незапертой.
— Что-то ценное взяли?
— Не думаю, что у них могло быть что-то ценное… Сказал же — занюханная квартирка.
— А стреляли сзади?
— Старухе в спину, в сердце попал, старику в затылок.