Как много в этом звуке…
Шрифт:
— Есть улов? — спросил бомж.
— А знаешь, Ваня, есть! — охотно ответил Зайцев.
— Это хорошо. — И бомж замолчал, пристроившись в уголке дивана.
Не совсем обычный образ жизни бомжа выработал в нем странную способность как бы выключаться из общего потока времени. Вот пристроился он на диване, затиснулся в самый угол между подлокотником и спинкой, и замер, кажется, навсегда. Не было ни в его позе, ни во взгляде, ни в выражении лица какой-то нетерпеливости, поспешности, желания куда-то идти и что-то делать. Его попросили прийти — он пришел, его попросили осмотреться —
— Совестливый очень, — наконец чуть слышно пробормотал бомж, похоже, для самого себя пробормотал. И только по этим двум словам можно было догадаться, что он не спит, не впал в забытье, что он о чем-то там думает. Впрочем, может быть, просто слова в его сознании, сделавшись как бы бесконтрольными, сами по себе выплывали наружу без всякой связи с происходящим. — Так не бывает, — опять выплыли из бомжа слова. — Этого никто не сможет.
— Чего не сможет? — Зайцев наконец что-то услышал и переспросил, подняв голову от писем и открыток.
— Чтобы все можно было предусмотреть. Комета в пустоте пролетит, и то след остается. Да и пустоты-то не бывает. Если пространство безвоздушное, значит, оно наполнено чем-то другим. Природа не терпит пустоты.
— Конечно-конечно, — кивнул Зайцев, не вдумываясь в то, что произносит бомж. — Я об этом слышал.
— Слышать мало. К этому надо прийти. Убийца здесь. Он не может покинуть эту квартиру. Он здесь.
— Будем брать? — весело спросил Зайцев, услышав знакомые внятные слова.
Бомж не ответил, уловив насмешку.
— Тяжело ему сейчас… Я ему не завидую…
— Кому? — опять поднял голову Зайцев.
— Убийце.
— Я не понял — тебе его жалко?
— Угу… Жалко.
— А старика со старухой?
— И старика со старухой.
— Ну ты даешь, Ваня!
— Стране угля, — непочтительно ответил бомж. — Ты это… Капитан, в отдельную стопку отложи открытки самые почтительные, самые регулярные.
— Это как?
— Знаешь, есть люди, которые поздравляют только с Новым годом, а остальные праздники для них вроде как вовсе и не праздники. А есть такие, что только с Восьмым марта или с днем рождения… А есть такие усердные поздравители, что не ленятся со всеми праздничками поздравить сердечно и любвеобильно. Вот именно такие, капитан, тебя должны заинтересовать больше всего.
— Почему?
— Потому что это ненормально.
— А как нормально? — удивился Зайцев.
— Просто позвонить. Но убийце нужны следы, доказательства его доброты и внимания.
Зайцев замолчал, уставившись в лежащую перед ним россыпь открыток и, похоже, совершенно их не видя. Потом некоторые он подвигал пальцами, некоторые переложил из одной стопки в другую, вернул обратно и наконец, круто развернувшись вместе со стулом, уставился требовательным взглядом на бомжа.
— Другими словами, ты хочешь сказать, что… — И Зайцев опять замолчал, тасуя в следовательских своих мозгах все обстоятельства этого кошмарного преступления, все, что ему стало известно к этому моменту. И еще до того, как вышел
— Да, — сказал он.
— Ваня, ты можешь себе представить, чтобы старика и старуху поздравили не только родители, но и дети? Чтобы из одной семьи пришли три новогодние открытки? Это возможно?
— Это приятно, я бы не возражал, но поскольку я не получаю ни одной… Такой знак внимания растрогает кого угодно. Но это ненормально. Это плохо.
— Почему?
— Навязчиво.
— И это дает тебе право…
— Да, — сказал бомж.
— Тогда едем к Тихоновым.
— Они далеко?
— Семь часов поездом.
— Это хорошо.
— Почему? — опять спросил Зайцев.
— Хорошее расстояние, — произнес бомж странные слова. Но, видимо, он придавал им какое-то значение, поскольку не стал ни уточнять, ни разъяснять суть.
— Для кого это расстояние хорошее? — чуть раздраженно спросил Зайцев.
— Для тебя, капитан.
— А если бы к ним нужно было ехать полчаса?
— Это было бы хуже. Ему нужен повод отлучиться надолго. А такой повод найти непросто.
— Ну ладно, — прервал Зайцев разговор, в котором не мог ничего понять. — Едем?
— Я давно никуда не ездил.
— Значит, едем. — И он первым шагнул в прихожую. Бомжара покорно поднялся, еще раз окинул комнату долгим и опять же каким-то сонным взглядом и, заворачивая носки ботинок внутрь, пошел следом за Зайцевым.
Машиной оказалось добираться быстрее и короче, поэтому уже через пять часов капитан Зайцев и бомж Ваня звонили в дверь квартиры Тихоновых.
Семья ужинала.
Родители расположились на кухне, дети использовали в качестве столового стола швейную машинку — в перевернутом состоянии она превращалась в небольшой столик.
— Здесь живут Тихоновы? — еще на площадке громко и внятно спросил Зайцев, когда на его звонок дверь открыла женщина.
— Если это можно назвать жизнью, — усмехнулась она.
— Позвольте войти?
— А вы по какому, простите, вопросу?
— По криминальному. У вас есть родственники по фамилии Акимовы? — все с той же четкостью спросил Зайцев.
— Акимовы? Понятия не имею. Женя! У нас есть родственники Акимовы? — прокричала женщина куда-то внутрь квартиры.
В дверях появился полноватый мужчина в майке с обтянутыми плечиками. Он не торопясь нащупал ногами шлепанцы, потоптавшись, надел их, поправил плащ на вешалке, сдвинул в сторону детскую обувь и наконец поднял глаза на людей, стоявших на площадке.
— Что случилось? — спросил он.
— Товарищи говорят, что у нас есть родственники Акимовы…
— Я не говорил, что у вас есть такие родственники, — перебил Зайцев. — Я спросил, есть ли среди вашей родни Акимовы?
— Акимовы? — теперь переспросил мужчина. — Не знаю… может быть, и есть… Вот так сразу и не сообразишь.
Зайцев молча вынул из кармана новогоднюю поздравительную открытку и протянул мужчине. На открытке были написаны не только приветственные слова, но четко, внятно указан адрес Тихоновых, вот этот самый, по которому Зайцев их и нашел.