Как мы росли
Шрифт:
Вот и сегодня, после того как вчера не удалась игра в буржуев, решили воевать. Варя хотела взять скалку или кочергу; искала, искала — не нашла: наверно, бабушка спрятала. Так и пошла воевать голыми руками.
Воевать было нелегко. Во дворе за сараем большой сугроб, как гора.
До обеда Ваську не могли победить, а в обед, когда всем очень захотелось есть, бой сам по себе кончился. Ребята разбрелись по домам. Пошли домой Варя и Васька.
Васька никогда не просил у матери есть; мать сама знала, что он голодный, и, если было у неё что-нибудь поесть, говорила: «Поешь, сынок». Если ничего не было — молчала.
А Санька был ещё глупый и, когда хотел есть, плакал. Мать тоже плакала вместе с ним и поила Саньку водой. Поила и приговаривала: «Видишь, пить-то как захотел! Ну, попей, попей».
Когда Васька пришёл со двора, Санька сидел за столом, и мать кормила его картошкой. Картошка была чёрная, мороженая, ничем не помасленная. Санька набил картошкой полный рот, а проглотить не мог.
— Садись, сынок, поешь, — сказала Ваське мать и пододвинула ему миску.
Васька посолил картошку и быстро с ней управился.
После обеда ребята опять вышли во двор. Не пришла только одна Люська. Варя постучала к ней в окно. Люська к окну не подошла. Тогда Варя побежала в дом:
— Чего же ты не выходишь? Мы уже играем.
— Куда же я пойду непокрытая! — всхлипывала Люська. — Тётка пошла в очередь, платок отобрала.
— Может, чего найдёшь — шапку какую-нибудь?
— Нет, — Люська замотала головой, — не пойду, тётка прибьёт.
— Ура! — неслось со двора. — Ура-а!
— Ну, ты хоть в окно смотри, как мы Ваську побеждать будем, — сказала Варя и побежала скорее обратно.
Трудное дело
Вечером, когда игра кончилась. Варя пришла домой. Бабушки ещё не было. К её приходу надо было растопить маленькую железную печку. Бабушка придёт замёрзшая. Если бы немного сухой коры или керосину, тогда разжечь печку можно в одну минуту. Но ничего нет, а мокрые осиновые чурки в печке стали ещё мокрее, и, кроме горького дыма, от них ничего не добьёшься. Варя размазала по лицу сажу и слёзы.
«Ну, что теперь делать? Не горит печка».
За окном уже темнело, в комнате было очень холодно, дуло в разбитое окно, которое бабушка заткнула каким-то узелком.
Вот печка — разгорелась
В дверь постучали. Соседей дома не было. Варя приоткрыла дверь из комнаты в коридор и спросила громко:
— Кто там?
— Открывай, не бойся — Чапурной из Совета.
Варя открыла дверь. На пороге стоял Чапурной.
— Дома Аполлоновна?
— Нет, придёт скоро.
— Нужна она мне.
«Жаловаться пришёл, что мы в буржуйский дом лазили», — подумала Варя.
Она придвинула к двери табурет:
— Садитесь, дядя Миша.
— Сидеть некогда… Что это у тебя дыму полно, а печка не горит? — Чапурной присел на корточки и высек из зажигалки огонёк. — На, держи.
Этой же рукой он достал из кармана бумажку и поднёс её к синему огоньку. Вторая рука у него была неподвижной. Васька даже говорил, что она деревянная.
Чапурной заглянул в печку — бумажка погасла.
— Много сразу чурок наложила, вот и не горят. Вынь-ка сверху!
Варя вытащила несколько чурок.
— Попробуем! — Чапурной снова зажёг мятую бумажку.
Но как только он поднёс к дверце, сизый дым потушил её и стал вырываться из печки клубами, как серая вата. Чапурной приоткрыл дверцу и начал дуть в поддувало.
Варя приложила ладошку к трубе:
— Дядя Миша, согревается. Может, разгорится? Потрогайте: теплеет.
Наконец в печке затрещало, дым поплыл обратно в дверцу, в трубе загудело, чурки начали гореть.
— Горит! Горит! Садитесь, дядя Миша, грейтесь!
— Сидеть мне некогда и греться тоже некогда. Ты вот что: скажи Аполлоновне, что я приходил, у меня к ней дело. К Жилиным направо?
— Направо, — сказала Варя.
Теперь уже было ясно: пришёл жаловаться, раз про Жилиных спрашивает.
— Ну, я пошёл… А ты ела сегодня? — спросил Чапурной, обернувшись на пороге.
— Нет, — ответила Варя, — не ела.
Чапурной так стукнул дверью, что вёдра задребезжали.
«Чего он рассердился? — не могла понять Варя. — Ничего я ему не сказала».
Варя поставила на печку чайник и так долго смотрела на огонь, что наконец задремала.
А Чапурной ходил по фабричному двору из одного дома в другой и разговаривал со вдовами и жёнами рабочих насчёт мальчишек и девчонок, которые были записаны в его депутатской записной книжке.