Как ни крути – помрешь
Шрифт:
– Айви! – воскликнула я, она открыла глаза. – Где ты это слышала?
Она непонимающе на меня глянула под голос Такаты, поющий о сделках, совершенных по незнанию.
– Это же вариант припева, – сказала я, пересаживаясь на диван. – Он не собирался его выпускать на публику.
– Вариант припева? – переспросила она.
Тут вошел Кистен, поставил на стол возле красных свечей поднос с тремя чашками кофе и подчеркнуто сел рядом со мной.
– Текст, который ты поешь. – Я ткнула пальцем в приемник. – Он не собирался их петь. Он мне так сказал. Он
Айви посмотрела на меня так, словно я спятила, но Кистен застонал, согнулся, уткнувшись лицом в ладони.
– Вампирская дорожка, – сказал он тусклым голосом. – Черт. Так и знал, что многое потеряю.
Ничего не понимая, я потянулась за кофе. Айви села прямо и сделала то же самое.
– Вампирская дорожка? – переспросила я.
Кистен поднял голову, отбросил блондинистую челку. Лицо у него было смирившееся.
– Таката вставил в запись дорожку, которую слышат только неживые, – объяснил он, и я застыла, не донеся чашку к губам. – Айви ее слышит, потому что она наследник Пискари.
Айви побелела.
– Вы это не слышите? – спросила она. – Вот же, вот сейчас. – Она смотрела на приемник, где снова шел припев. – Не слышите женский голос между словами Такаты?
Я покачала головой, мне было не по себе.
– Я только его голос слышу.
– А барабаны? Барабаны слышите?
Кистен кивнул, с угрюмым видом откидываясь на спинку.
– Да, но ты слышишь на порядок больше, чем мы. Он поставил чашку на стол.
– Черт! – ругнулся он. – Теперь остается только дожидаться смерти и надеяться, что отыщу где-нибудь старый диск. – Он печально вздохнул. – Там правда хорошо, Айви? У нее самый мистический голос, какой я только слышал. Она на всех дисках поет, только в списках исполнителей ее никогда нет. Не знаю, почему она собственный альбом не запишет.
– Ты ее не слышишь?! – отрывисто спросила Айви.
Она так резко поставила чашку на стол, что кофе пролился, а я вздрогнула от неожиданности.
Кистен скорчил гримасу и покачал головой.
– Поздравляю, – кисло сказал он. – Добро пожаловать в клуб. Жаль, что я из него выбыл.
Глаза Айви вспыхнули злостью.
– Нет! – крикнула она, вставая.
Кистен глянул на нее круглыми глазами, до него только теперь дошло, что Айви не обрадовалась.
Натянутая как струна, Айви покачала головой.
– Нет, – твердо повторила она. – Не хочу!
Я подскочила с дивана, внезапно сообразив. Если она это слышит – значит, власть Пискари над ней усиливается. Я глянула на Кистена, и на лице у него отразилась тревога.
– Погоди, Айви, – принялся увещевать он, но ее обычно спокойное лицо исказилось от злости.
– Ничего, ничего моего не осталось! – воскликнула она с полыхающими чернотой глазами. – Такая была красивая песня, а теперь мерзкая, и все из-за него! Он все отбирает, Кист! – крикнула она. – Все!
Кистен встал, и я замерла, глядя, как он обошел вокруг стола и потянулся к ней.
– Айви…
– Это надо прекратить, – сказала она, быстрым ударом отбрасывая его руки, прежде
У меня челюсть отвисла, когда она с вампирской быстротой выбежала из комнаты. Пламя свечей заметалось, потом выровнялось.
– Айви? – Я поставила чашку и встала, но в комнате никого не осталось. Кистен помчался за ней следом. – Вы куда?… – прошептала я.
Я услышала негромкое ворчание седана Айви – она его у матери взяла на зиму, – и в следующее мгновение ее уже не было. Я вышла в коридор; мягкий стук закрытой Кистеном двери и его шаги по деревянному полу отчетливо прозвучали в тишине.
– Куда она? – спросила я, когда он подошел ко мне.
Он положил руку мне на плечо, молчаливо предлагая вернуться в гостиную. Стоя в носках, я яснее видела нашу разницу в росте.
– Поговорить с Пискари.
– Пискари! – Меня пронзило тревогой. Я вывернулась из его руки и остановилась посреди коридора. – Не пойдет же она одна с ним говорить!
Но Кистен невесело улыбнулся:
– С ней все будет нормально. Сейчас у них пик. Она с ним поговорит, и он отступит. Он затем ее и достает. Все нормально.
Не убежденная, я вернулась в гостиную. Я все время ощущала его спиной, молчаливого, на расстоянии руки. Мы были одни, не считая полусотни пикси в моем столе.
– С ней все будет нормально, – прошептал он себе под нос, тихо ступая туфлями по серому ковру за мной следом.
Мне хотелось, чтобы он ушел. Я была эмоционально выжата и хотела, чтобы он ушел. Чувствуя на себе его взгляд, я задула свечи. В наступившем сумраке собрала кофейные чашки на поднос, надеясь, что он поймет намек. Но, глянув на коридор, похолодела от внезапной мысли:
– А Пискари не заставит ее меня укусить? Он чуть не заставил ее укусить Квена.
Кистен шагнул вперед. В пахнущем свечным дымом воздухе его пальцы легли поверх моих, он забрал у меня поднос.
– Нет, – сказал он, ожидая, чтобы я пошла в кухню вперед него.
– А почему?
Я вошла в ярко освещенную кухню. Щурясь от света, Кистен поставил поднос к раковине и вылил кофе – коричневыми лужицами на белом фаянсе.
– Пискари удалось так на нее воздействовать только потому, что он ее врасплох захватил. Ну и еще потому, что она не выработала способа с ним бороться. А с желанием укусить тебя она боролась еще с тех пор, как вы вместе работали в ОВ. Ей привычно стало воздерживаться. Пискари не заставит ее тебя укусить, пока она не сдастся, а она не сдастся. Слишком она тебя ценит.
Я открыла посудомоечную машину, и Кистен составил в нее чашки.
– Ты уверен? – тихо спросила я, желая поверить.
– Да. – С этой искушенной улыбкой он снова стал выглядеть мерзавцем в дорогом костюме. – Айви гордится тем, что отвергает себя. Она свою независимость ценит больше, чем я, вот почему она ему сопротивляется. Было бы легче, если б она сдалась. Он бы перестал на нее давить. Это не унижение – позволить Пискари смотреть ее глазами, ощущать эмоции и желания. Скорее возвышение.