Как один день
Шрифт:
– А вот об этом, Владимир Ильич, в двух словах не расскажешь. Придется вам подождать еще немного с возвращением в нормальную жизнь и с докладом на партконференции. Если он вообще состоится…
Не отвечая мне, он глубоко задумался. И прошло еще несколько минут, в течение которых он смотрел отсутствующим взглядом на газету, которую продолжал сжимать в руках. Потом поднял глаза на меня и внезапно спросил:
– Вы хотите изменить историю? Но зачем? В чем причина?
Я был потрясен. Только гениальный ум, без преувеличения, мог сделать такой вывод, обобщив происшествия этого
– Да, Владимир Ильич. Мы хотим изменить историю.
– А если я не соглашусь играть в вашу игру, вы вернете меня назад, в ту секунду и в то состояние, в котором я был до вашего появления? И я умру завтра вечером?
– Да, Владимир Ильич. Но вы согласитесь!
* * *
Мы с Лениным сидели на берегу ручья, который протекал за моим домиком, возле столика, который я создал, как и пару плетеных легких стульев, и он дотошно меня допрашивал:
– Значит, вы надеетесь, что, если я проживу подольше, мне удастся так сорганизовать товарищей, чтобы история нашего государства пошла иным, более выгодным для вас путем? И в чем же эта выгода?
Накануне мы с ним покинули комнату в Горках, оставив стену времени на прежнем месте, а значит, и остановленное время на Земле 1924-го года. Остановленное для всех, но не для нас, пока мы не вернемся и я не уберу стену. Не спрашивайте, как это возможно, я и сам не понимаю, поэтому не смогу ответить.
Он был, конечно, уже не в кальсонах и ночной рубашке. Пригласив его к себе, на что он без колебаний согласился, я одел его в нормальный и привычный для него костюм и ботинки, а потом взял за руку и... Когда мы прибыли, было уже заполночь, мы оба устали, и я уложил его спать в своей спальне, «сделав» лишнюю кровать с постельным бельем и одеялом. Не знаю, скоро ли он заснул, я же едва успел положить голову на подушку, как отключился.
На другой день, когда я проснулся, его уже не было на месте. Я быстро оделся и вышел из домика. Он сидел на крылечке и смотрел на лес, залитый полуденным солнцем.
– Ну и здоровы же вы спать, Вадим Васильевич!
– Доброе утро, Владимир Ильич! Простите великодушно, устал вчера, пока возился с вашими болячками. Как самочувствие?
– Спасибо, доктор, отлично! Если бы вы знали, как это хорошо – снова стать здоровым и наслаждаться жизнью!
– Я знаю, Владимир Ильич. Впервые очутившись тут, я испытал то же самое.
Мы помолчали. Я прервал молчание первым:
– Ну что, пойдемте завтракать, Владимир Ильич? Или сразу уж обедать?
– Умыться бы, Вадим Васильевич…
– Ах да, извините, забыл!
Я тотчас создал на стене дома водопроводный кран с раковиной, а на ней – мыло, зубную пасту и щетку в стакане, а также бритвенный станок «Жиллет», помазок и мыльный порошок, выпускавшийся в прошлом веке. Рядом, на гвоздике – махровое полотенце, над раковиной - зеркало. Потом продублировал то же самое и для себя. Неподалеку, в кустах, я одновременно создал маленький дачный торчок, оборудованный, однако, унитазом и туалетной бумагой. Для себя я давно решил эту проблему кардинально, просто пожелав, чтобы отходы из организма
Он, не чинясь, скинул пиджак, жилетку и рубашку, и, обнажившись до пояса, принялся с видимым удовольствием умываться и обливаться водой. Я последовал его примеру. Растеревшись докрасна полотенцем, он покосился на меня, подсмотрел, как я выдавил из тюбика пасту на щетку и сделал так же, а затем побрился. Потом мы оделись, и он обулся, я же остался босиком, как привык, и направились в дом. Ленин захватил с собой мыло, полотенце и пасту с зубной щеткой.
– Не нужно, Владимир Ильич, оставьте все на месте!
Он послушался, ожидая, что я буду делать. А я просто пошел к крыльцу, и все это – раковины и туалетные принадлежности – исчезло. Он только покачал головой. На крыльце он замялся, оглядываясь по сторонам, и я понял его затруднение – не было обо что вытереть ноги.
– Просто заходите в дом Владимир Ильич, башмаки сами станут сухими и чистыми.
В столовой, усевшись за стол, я сделал две тарелки борща по маминому рецепту и котлеты с картофельным пюре. В качестве салата был овощной винегрет, а на десерт – разнообразные фрукты и кофе.
Ленин с любопытством наблюдал, как я бросил в чашку с кипятком ложку растворимого кофе и повторил мои действия. Конечно, это был не тот растворимый кофе, который продают в супермаркетах на Земле, а кое-что получше, так что нареканий он не вызвал.
После еды я прибрал со стола, и мы пошли прогуляться, а, дойдя до ручейка, с комфортом расположились на берегу.
* * *
– Так в чем же ваша выгода от изменения истории, и чего вы от меня ожидаете?
– Вы, Владимир Ильич, конечно, слышали формулу, что «Бог есть любовь»?
– Конечно. Но, глядя на большинство церковников, этого не скажешь…
– Вполне с вами согласен! Но согласитесь также, что попы – еще не Бог.
– Это неоспоримо! Религия во все века и во всех странах была и есть дополнительное средство угнетения трудового народа!
Я засмеялся:
– Вот только элементарной политграмоты мне недостает!
– Да уж, - в ответ рассмеялся и он.
– Но вот сейчас, когда мы пребываем тут, у Бога, что вы скажете?
– Ну, во-первых, я Бога пока не видел, и вынужден верить вам на слово.
– А вы не верите?
– Что же, до некоторой степени – верю… К тому же, при ваших-то чудесах, что вам стоило бы создать и показать мне, что угодно и кого угодно? В том числе, Бога? Но вы этого не делаете, и это говорит в вашу пользу.
– А во-вторых?
– А во-вторых, несмотря на все чудеса, почему всему этому не быть просто какими-то техническими фокусами из будущего?
– Владимир Ильич, а вы помните принцип Оккама?
– Разумеется! Не следует умножать сущности без необходимости… Ах, вот вы о чем! Действительно, допуская, что все это – от Бога, мы можем избавиться от всех остальных гипотез, не притягивая их за уши. Но это – еще не доказательство.