Как писать в XXI веке?
Шрифт:
Никто другой, как современник, никто, может быть, кроме русского, не почувствовал бы интереса к ситуации, которую Чехов сделал основой своего рассказа «Гусев». Несколько больных солдат лежат на корабле, увозящем их в Россию. Нам даются обрывки их разговоров и мыслей, один из них умирает, его уносят, некоторое время разговор продолжается, затем умирает сам Гусев, и его, как «морковь или редьку», выбрасывают за борт. Акцент падает на такие неожиданные места, что порой кажется, что его вообще нет, а потом, когда глаза привыкают к сумеркам и различают очертания предметов в пространстве, мы начинаем понимать, насколько совершенен рассказ, как точно и верно в соответствии со своим видением
Невозможно сказать «это комично» или «это трагично», так же как нельзя с полной уверенностью утверждать (поскольку нас учили, что короткие рассказы должны быть компактными), является ли это произведение, столь расплывчатое и незаконченное, вообще рассказом».
Повесть
Мгновенно от сонма
Калхас восстал Фесторид, верховный птицегадатель.
Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что будет,
И ахеян суда по морям предводил к Илиому
Даром предвиденья, свыше ему вдохновенным от Феба.
По мере того, как мысль автора приобретает все больший социальный масштаб, сюжет ветвится, а герои множатся числом и сложностью характеров, рассказ постепенно превращается в повесть. Повесть не имеет устойчивого объема и традиционно «плавает» между большим рассказом или новеллой — и громадой романа. Вынимая из книжного шкафа четыре тома «Войны и мира», вы точно знаете — это не повесть.
Чем же отличается повесть? От рассказа — тем, что в ней сюжет сосредоточивается не на одном центральном событии, но на целом ряде происшествий, охватывающих значительную часть жизни одного и нескольких героев. Поэтому повесть более спокойна и нетороплива, чем рассказ. У нее обычно хроникальный сюжет, имитирующий естественное течение жизни, ибо «поведать» значит «рассказать», принести весть о событии.
Помните? «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте» — это поэтическая пьеса-повесть, а есть еще, например, летописная «Повесть временных лет», историческая «Повесть о Петре и Февронии». Проще говоря, повесть — это обширный рассказ, в котором кроме хорошей развязки и занимательной жизни есть «большая» история, или «короткий роман», как говорят в западном литературоведении.
Сюжет повести обычно сосредоточен вокруг главного героя, личность и судьба которого раскрываются в пределах нескольких главных событий. Побочных линий немного, и поэтому название часто связано с именем героя: «Бедная Лиза» у Карамзина, «Дубровский» и «Станционный смотритель» у Пушкина, «Неточка Незванова» у Достоевского, «Жизнь Арсеньева» у Бунина и т. д. Можно, однако, связать основную тему и название с «ключом» сюжета: так сделал Конан Дойл в «Собаке Баскервилей» и Чехов в «Степи».
Повесть как жанр тесно связана с авторским ощущением течения времени, хотя писателя может волновать не только описываемый отрезок жизни, но и его влияние на прошлое и будущее. Но в любом случае, если временной отрезок истории становится слишком длительным, это обычно ведет к разветвлению сюжета, увеличению объема, и в какой-то момент Тургенев, поначалу назвавший «Рудина» повестью, вынужден был все-таки переименовать его в роман, потому что текст под 200000 знаков без пробелов для повести очевидно великоват.
Какой объем текста и времени для повести достаточен?
Ну, знаменитая «Барышня-крестьянка» из «Повестей Белкина» не дотягивает до 30000 знаков, а самая маленькая повесть Белкина — «Гробовщик» — имеет объем чуть более 11 000 знаков. В наше
Проспер Мериме написал романтическую остросюжетную повесть «Кармен» — это порядка 90000 знаков и море страсти. Однако, как метко заметил Юрий Лотман, «экзотика, фантастика и мифология Мериме всегда точно приурочены к географическому пространству и неизменно окрашены в отчетливые тона couleur locale… Острота достигается тем, что литературная география Мериме неизменно воплощается в пересечении двух языков: внешнего наблюдателя-европейца (француза) и того, кто смотрит глазами носителей резко отличных точек зрения, разрушающих самые основы рационализма европейской культуры. Острота позиции Мериме заключается в его подчеркнутом беспристрастии, в том, с какой объективностью он описывает самые субъективные точки зрения. То, что звучит как фантастика и суеверие для персонажа-европейца, представляется самой естественной правдой для противостоящих ему героев, воспитанных культурами разных концов Европы. Для Мериме нет «просвещения», «предрассудков», а есть своеобразие различных культурных психологий, которое он описывает с объективностью внешнего наблюдателя. Рассказчик у Мериме всегда находится вне того экзотического мира, который описывает».
Это «остранение», выход автора в «объективную» позицию наблюдателя, это эмоциональное, социальное и философское отдаление от истории — отличительное свойство и необходимое условие хорошей повести. Ибо иначе психологизм, свойственный рассказу, захлестнет писателя, и сюжет утонет в рассуждениях — вместе с идеей. Поэтому автор малой прозы, углубившийся в психологию героев при переходе от остросюжетной новеллы-развязки к интересной жизни в рассказе, вынужден снова научиться смотреть «холодным взглядом» на архитектуру сюжетного построения своего текста.
Взявшись за тему, превышающую масштаб рассказа, вы неизменно обнаружите, что «большое видится на расстояньи» — и либо вернетесь к форме никогда не кончающейся серии «Кентерберийских рассказов», либо научитесь «вставать над схваткой» ваших героев. Вот, например, романтик Александр Грин смог это сделать — и написал повесть-феерию «Алые паруса», вместив в объем около 110000 знаков огромное количество женских вздохов. Психологизм характеров вырастил из этой простенькой новеллы рассказ, а страсти и желание автора «закруглить» и «осоциалить» сюжет довели историю до объема повести, что позволило ей ярко прозвучать в веках, как и «Кармен». Ведь будь эти истории всего лишь новеллами, возможно, им не досталась бы такая богатая литературная и экранная жизнь.
Хотя вот рассказ «Загадочная история Бенджамина Баттона» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда занимает порядка 40000 знаков, а тянет не только на повесть, но и (с доработками сюжета, героев и антуража) — на неплохой фильм. Почему? Потому что, в отличие от рассказа, в повести сквозь маленькую жизнь отдельных людей начинает ощутимо чувствоваться огромное дыхание бесконечности. Той самой, о которой в «Баттоне» сказано: «Колибри — это не просто еще одна какая-то птица. Ритм сердца — 1,200 ударов в минуту. Их крылья делают 80 движений в секунду. Если ты заставишь их прекратить махать крыльями, они умрут меньше, чем за 10 секунд. Это не обычная птица, это офигенное чудо! Они замедлили движения их крыльев на пленке, и знаешь что они увидели? Кончики крыльев выписывают… Ты знаешь, что значит знак «» в математике? Бесконечность!»