Как прелестна роза
Шрифт:
— Может быть, она скрывается от его семьи.
— Мы с Кейном тоже думали об этом. Но, будь она веселой вдовушкой, собственноручно порешившей своего супруга, зачем же тогда ей носить траур? И главное, почему же в таком случае она пустилась в дорогу без денег?
— Да, ты прав. Эта женщина — загадка. Где она сейчас?
— Кейн искал ее и нашел в одном позабытом Богом и людьми горняцком городишке в Вайоминге. Я посоветовал ему отправиться туда и разобраться с ней, чтобы избавиться от наваждения, но он считает, что ничего хорошего из этого не выйдет. Он очень боится спугнуть ее. Она может опять сбежать, так что он
— Думаешь, она — шлюха? — пришел на помощь Грант.
Роуллинз кашлянул. Не может он употреблять это слово, и все тут.
— Да, скорей всего так. Это-то и мучает Кейна. Он обратился к мэру Нобла с предложением взять его на должность шерифа. Разумеется, не упоминая о том, что он не просто рядовой служитель закона. Там уже пять лет нет шерифа, и отцы города чертовски обрадовались такому предложению. Муниципалитет только что утвердил его кандидатуру. Кейн сейчас в «Уилларде», пакует свои вещи…
— И все это ради женщины… даже не верится…
— Она очень мила, сэр. Настоящая красавица, я бы сказал. — Роуллинз погладил усы — первый признак того, что он размышляет о чем-то грустном.
— Красота не вечна. Разве Кейну об этом неизвестно?
— Еще как известно. Если и есть на земле человек, возле которого всегда вьются красивые женщины, так это Кейн. Но та девушка особенная, сэр. Я волнуюсь за Кейна. Он может угодить в беду.
— Почему?
— Ну, вы же понимаете, что за человек Кейн. Война здорово побила его. Искромсала, можно сказать. Растоптала все его идеалы, принципы к тому времени, когда он сложил оружие и отказался от борьбы. Он потерял семью, родной город разрушен. — Роуллинз смотрел на Гранта. — Честно вам сознаюсь, сэр, когда он предложил нам свои услуги, я не думал, что он сумеет пересилить себя. Он — волевой человек, хороший солдат, это верно. Но я сомневался, что он сможет работать заодно с теми самыми людьми, против которых сражался в Шайло и Геттисберге.
— Но он изумляет всех нас. Я не знаю другого человека, который бы так верно служил закону. И я понял, в чем дело.
Президент слушал внимательно, будто осмысливая каждое слово.
— И что же ты понял?
Взгляд Роуллинза стал тревожным.
— Все очень просто. Он потерял свою родину, и ее заменил закон. Он потерял семью, и ее тоже заменил закон. Он верен закону, как никто другой, и, боюсь, непреклонен в его толковании. Видите ли, принципы и идеалы, которые он отстаивал в войне, как выяснилось, утратили свою однозначность. Он боролся, сам не зная за что, и не хочет, чтобы подобное повторилось.
В глазах Гранта засветилось понимание.
— А прошлое этой девушки, похоже, преисполнено двусмысленностей.
— Вот именно. — Роуллинз бросил понурый взгляд в окно, за которым тянулась убранная в зимний наряд Пенсильвания-авеню. — Кейн может опять оказаться втянутым в войну. Во всем облике этой девушки кроется нечто таинственное, загадочное, что и делает ее особенно привлекательной, но ему с ней связываться опасно. Ее прошлое может погубить его.
Президент выпрямился, приняв внушительный вид.
— Я мог бы запретить ему ехать туда. Я — единственный, к чьим словам он сочтет нужным прислушаться, не считая, конечно,
— Вы можете попросить его. Но он не останется. — Роуллинз тяжело вздохнул. — Кейн поедет за ней. И в общем-то, его тоска мне понятна — я ведь видел девушку. Она окутана облаком трагизма, которое кажется почти столь же вещественным, как и вуаль, скрывающая ее лицо. Будь она актрисой, наверное, ей не было бы равных в роли Офелии.
Грант медленно повернулся спиной к слепящей Белизне за окном. Когда-то он был красив, но теперь выглядел изможденным; лицо одутловатое и печальное.
— Полагаю, Шекспир лучше нас с тобой знал человеческую природу: «…власть красоты скорее преобразит добродетель из того, что она есть, в сводню, нежели сила добродетели превратит красоту в свое подобие…» [15] — Грант помолчал, затем шепотом процитировал: — «Офелия?.. Все, чем я грешен, помяни» [16]
15
Шекспир У, Гамлет, принц датский. Пер. М. Лозинского.
16
Там же.
ЯНВАРЬ 1876 г.
Если верить летописным источникам Нобла, в этом городе за всю историю его существования было совершено только три благородных деяния. На территории Вайоминга альтруистические традиции не нашли широкого распространения, однако городки, подобные Ноблу, возникали, чтобы нести в мир добро, но с течением времени их устремления претерпевали огромные изменения.
Так вот, поводом к первому благородному деянию послужил возглас Гриззарда: «Серебро!» Обнаружив десять лет назад сереброносную жилу, он выдвинул девиз: «Поделим богатство», и богатство стали делить, пока оно не иссякло, что, к сожалению, произошло почти сразу же после того, как серебро было найдено.
Второе благородное деяние связано с событиями восьмилетней давности, когда горожане начали возводить лютеранскую церковь на западной окраине города, у подножия гор, которые, рассекая безлесные равнины, убегают на восток. Церковь выстроили красивую, с витражами вместо окон; цветное стекло заказывали в Сент-Луисе.
В ту пору обитатели Нобла еще питали надежды, что им удастся заманить в свой город священника.
Третье и последнее благородное деяние, свершившееся в Нобле, было зафиксировано весной прошлого года.
Со смертью достопочтенного старика Гриззарда, а также в силу того обстоятельства, что сереброносная жила давно истощилась, для города наступили тяжелые времена. В Нобле никто уже больше не был одержим благородством помыслов; его слава теперь зиждилась на поступках низменных, постыдных. Жители перебивались кто как мог, и в анналах города наконец появилась запись, выведенная корявым почерком какого-то малограмотного человека. Эта запись свидетельствовала о том, что Нобл окончательно смирился со своей судьбой, и гласила она следующее: «13 апреля 1875 г. Свищеника не нашли. Сегодня с барделя миссис Делами снялитабличку „Дом приходского свищеника“.