Как приручить Обскура
Шрифт:
Легион — единственный, кто пользуется в доме Грейвза полной свободой. Например, свободой летать, где хочется или свободой сидеть на плече у Грейвза, когда вздумается. Над свободой таскать у него из тарелки еду Легион пока ещё работает.
Прогулки с Криденсом будят в Грейвзе печальную ностальгию. Год назад, украв его на час или полчаса, он точно так же прогуливался с ним в парках,
Однажды, бесцельно бродя по городу и разговаривая о пустяках, они случайно набредают на церковь Вторых Салемцев. Восстановленная из руин, она стоит на прежнем месте, подновлённая, но всё такая же неприятная, как и раньше. Грейвз, заложив руки за спину, разглядывает её, подняв голову. Памятное место, и, наверное, ноги сами принесли его сюда, чтобы попрощаться с фантазиями… Он оглядывает улицу, неопрятные дома, обрывки газет, канализационные люки, втягивает носом запахи из окон: пережаренное масло, лук, что-то ещё, свидетельствующее о нечистоте. Смотрит на серые стены, грязные окна, пытаясь вобрать взглядом то, что уже упущено и никогда не вернётся.
Смотрит на Криденса, касается рукой его локтя, предлагая уйти.
Криденс смотрит на него в ответ… и вдруг вздрагивает, сутулится, его взгляд уезжает вниз, плечи подтягиваются к ушам, он уродливо горбится, повесив руки вдоль плеч. Перемена происходит, как по мановению волшебной палочки, будто из Криденса, как из куклы, вынимают внутреннюю струну, и он возвращается в прежнее положение, каким был всегда.
Выражение обречённой беспомощности и страха возвращается на лицо.
— Мистер Грейвз… — шепчет он.
Грейвз мгновенно срывается, вталкивает его в проулок, прижимает к стене церкви и целует жадно и глубоко, чувствуя, как Криденс дрожит и цепляется за него слабыми пальцами, всхлипывает, неловко пытается то ли ответить, то ли отвернуться. Грейвз не пускает его со сладчайшим восторгом, мнёт его губы своими, пьёт его судорожное
— Пожалуйста, сэр… пожалуйста… это грех… мне попадёт, если нас увидят…
В опущенном взгляде Криденса такой огонь, а на щеках такой дикий румянец, что Грейвз теряет остатки совести. Он понимает, что это только игра, странная игра для них двоих. Он исступлённо мечтал об этом робком, стыдливом Криденсе, о его неопытности, о его послушании. А Криденс мечтал отомстить. Именно здесь, под стенами церкви, смотрите своими мёртвыми глазами: вот Криденс-маг, Криденс-грешник, Криденс-развратник, Криденс-который-должен-гореть-в-аду, Криденс, который целует мужчину, Криденс, который обрёл свободу делать то, что хочется, не оборачиваясь на чужую мораль.
Ветер отклеивает от стены старую афишу с воззванием «Спасём Америку от колдовства!», заметает им под ноги. Грейвз наступает ботинком на имя Мэри Лу, влажно шепчет на ухо Криденсу:
— Не бойся, мой мальчик… дай мне руку. Вот так… Потрогай здесь. Это совсем не страшно…
Криденс краснеет, кусает губы, вздрагивает, пока Грейвз ласкает себя его рукой, прямо через одежду.
— Я не должен так делать, мистер Грейвз… — шепчет он, и его пальцы подрагивают от напряжения. — Это стыдно…
Это так стыдно, что Грейвз трётся о его руку с невнятными стонами, не способный на связную речь. У Криденса хорошая память. Криденс запомнил, что именно по уши вогнало Грейвза в краску, и Криденс, кажется, всерьёз собрался воплотить фантазии Персиваля в жизнь.
Персиваль Грейвз никогда не был бунтарём и не стремился идти против системы. Он строил свою жизнь, как по нотам, и каждая была восходящей. Он был благоразумным, правильным, безупречным.
Здесь и сейчас, рядом с Криденсом, он чувствует себя неправильным, небезупречным, неблагоразумным… Он чувствует себя живым.
Грейвз не знает, умирают ли люди от счастья, но очень надеется, что — нет.
КОНЕЦ