Как приручить Обскура

Фальк Макс

— А, мсье Грейвз! — тот обрадовался, как мальчишка. — Очень рад познакомиться! Слышал про ваши подвиги на войне — жаль, мы с вами там разминулись.

— Мы знакомы, — недоверчиво сказал Грейвз. — Ильверморни. Тысяча девятьсот первый.

— В самом деле? — искренне удивился Жерар. — Простите, у меня ужасная память на лица. Так… я оставлю тут чемодан для мистера Эйвери? Понимаете, совершенно не было времени искать для него безопасное место.

— Оставляйте, — Талиесин нежно раскрыл глаза, зелёные, как юная тополиная дымка. — Благодарю вас, мой друг.

— Поправляйтесь! — Жерар, засияв, показал ему сжатый кулак, потеряв

интерес к Грейвзу. — Мы с вами ещё полетаем!

Дамблдор журчал голосом, как заправский гипнотизёр, убеждал в чём-то молодого профессора и главу отряда авроров. Рядом с ним стоял Ньют, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Студенты Гриндевальда, обезоруженные, стояли в магических наручниках под охраной. Непримкнувшие сгрудились поодаль, пара ведьм, судя по размашистой жестикуляции, брала у них первые показания. Тесей шатался от одной группы к другой, пытался что-то делать, распоряжаться, подсказывать… потом плюнул, махнул рукой. Вернулся к Грейвзу, сел рядом. Подмигнул Талиесину, мол, молодцом, что не помер. Ньют, кивнув Дамблдору, осторожно приблизился к ним. Тесей дёрнул его за штанину, и тот сложился, неловко подобрав колени. Тесей обхватил его за плечи и поцеловал в рыжую шевелюру. Ньют замер, подняв плечи, но не вырвался.

Из трещины, расколовшей пол, выбрался Финли. Одно ухо у него стояло торчком, а одно, порванное, как у дворового кота, грустно смотрело вниз. Он подполз под руку Грейвза, тот обнял его, прижал к своему боку.

Они сидели, переглядываясь друг с другом посреди чужой суеты.

Молчали.

Пока Талиесин не сказал, кашлянув:

— По случаю отмены моей героической гибели… Я угощаю.

Грейвз гладил его по волосам, рассеянно улыбаясь вслед отступающему ужасу. Слушал, как вполголоса переговариваются братья Скамандеры. Как Финли что-то шёпотом пересказывает Криденсу, а тот вздыхает, плотнее прижимаясь щекой к плечу.

Он верил.

Из-за него больше никто не умрёт.

Эпилог

Они договариваются о встрече в Центральном парке. Серафина одна. Грейвз — тоже. Она выглядит очень уставшей. С завистью смотрит на Грейвза. Грейвз почти месяц провёл в гостеприимном доме Талиесина, пока в Англии в нём была необходимость после событий в Дурмштранге. Криденс, кстати, до сих пор там. Между ним и Эйвери не осталось никаких разногласий, и они, кажется, даже будут скучать друг по другу, если им придётся расстаться.

Дамблдор, подсуетившийся в нужный момент, выставляет дело так, будто чуть ли не руководил всей операцией, но на это Грейвзу плевать. Гриндевальд опять лёг на дно, и на этот раз, скорее всего — надолго. У Дурмштранга новый директор, по всей Европе авроры ищут (и находят) пособников Гриндевальда в самых разных кругах — Грейвз не забыл их приватного разговора и выжал из него столько аналитики, сколько смог.

— В Европе я сейчас герой, — говорит Грейвз, поглядывая на старую подругу. Серафина действительно выглядит старой, и это его угнетает. — Они готовы носить меня на руках за спасение от войны с не-магами. Если я попрошусь к ним в аврорат, Министерство, Визенгамот, куда угодно — меня возьмут сразу.

— Я слышала, какой крик там стоит, — Серафина морщится, трёт висок. — Зачем ты здесь? Жёстко почивать на лаврах?

— Я хочу домой, — негромко говорит Грейвз. — Мой дом — здесь. Дай мне вернуться.

— Грейвз, это зависит

не от меня одной, — вздыхает та. — Твоей репутацией тут не подтёрся только ленивый. Сам знаешь, друзей у тебя всегда было мало.

— А ты знаешь, что я невиновен, — говорит Грейвз. — И теперь я могу это доказать. С Гриндевальдом сотрудничал Нокс, а не я. Если ты дашь добро на пересмотр моего дела, британский аврорат, который уволок из Дурмштранга целую сокровищницу с бумагами, с радостью поделится с тобой уликами. Если ты прикажешь обыскать дом и кабинет Нокса, ты найдёшь много имён тех, кто поддерживал Гриндевальда здесь, в Америке.

— А президентскую амнистию ты не хочешь?.. — спрашивает она, пиная по дорожке зелёный жёлудь.

— Я хочу назад своё имя, — твёрдо говорит он. — Свой дом, свою работу и свою жизнь. Амнистия меня не устроит.

— Персиваль, — Серафина тяжело вздыхает, смотрит прямо в глаза. — Ты ни одну женщину в своей жизни не способен сделать счастливой, да?..

Персиваль пожимает плечами и улыбается.

— Хорошо, — без дальнейших раздумий говорит она. — Возвращайся. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять.

***

Гондульфус хохочет так, что начинает икать. Он сползает со спины верхового медведя, смотрит на Грейвза, смотрит на Криденса, и хохочет, бессильно ударяя кулаком в землю.

— Бэрбоун, — повторяет Гондульфус, утирая слёзы и вздрагивая. — Перси, мать твоя была красивая женщина!.. Ты впендюрил Бэрбоуну!..

Криденс стоит рядом, смущённо улыбаясь. Он не видит в этом ничего настолько смешного, но на всякий случай держится поближе к Грейвзу.

Он и правда, как оказалось, Бэрбоун.

В документах Мэри Лу, которые авроры нашли в разрушенной церкви Второго Салема ещё тогда, во время расследования декабрьских событий, обнаружились письма, фотографии и метрические бумаги, которые пролили свет на происхождение Криденса.

Мэри Лу была не просто его приёмной матерью. Она была его родной тёткой.

Как так случилось, что Роберт Бэрбоун, потомок старого рода охотников за ведьмами, влюбился в волшебницу, было уже не узнать. Но он влюбился, и это было взаимно. Волшебница по имени Карен скрыла их связь от магического сообщества. Они поженились тайно, по законам не-магов. У них родился сын. Они жили тихо, не привлекая ничьего внимания. Роберт нанялся в бригаду строителей. Работа была тяжёлая, но платили достаточно, чтобы он мог содержать семью и сестру. То ли случайно, то ли по недосмотру, но однажды он сорвался с лесов. Его принесли домой уже умирающим. Карен в отчаянии пыталась его спасти, но Мэри Лу сломала её волшебную палочку, полагая, что колдовство погубит душу её брата. Роберт умер, Карен парой месяцев позже слегла от драконьей оспы. И Мэри Лу забрала племянника себе.

— Я тоже хочу посмеяться, — говорит Персиваль, глядя на деда. Он слегка хмурится — веселье Гондульфуса ему не понятно.

— А я говорил! — Гондульфус тычет в него пальцем, потом в себя, потом снова указывает на Персиваля, будто это должно что-то прояснить. — Я говорил: на восьмом поколении род накроется медной пиздой! Меня кто-то слушал?.. Меня кто-то слушал? — орёт он, обернувшись к галерее портретов. Те делают вид, что не слышат даже сейчас. — Ты знаешь, что у тебя, — Горндульфус длинным пальцем рисует на своей груди небрежный круг, — вот здесь?