Как продать душу: Краткое руководство для светской львицы
Шрифт:
— Ты пыталась ее спасти. А тебе нужно было просто подождать, пока она утонет.
В ушах пищит противный голос: «Нет, ты не могла ждать», но я его игнорирую. Мне во что бы то ни стало надо выкрутиться, иначе даже страшно представить, что будет.
Я стою на своем:
— Не вижу смысла спорить. Ты позвонила. Я пришла. Больше подобное не повторится. Клянусь могилой матери.
— Твоя мать жива.
— Пока жива. Ты бы видела, сколько она курит. Очень скоро мне будет чем клясться.
Я пожимаю плечами — равнодушно, как и подобает эгоистичному, испорченному, презирающему родителей клиенту.
Люси смотрит пристально, так пристально,
Всегда считала себя храброй, даже безбашенной, а сейчас просто боюсь наделать в свои стринги от «Ла Перла».
Люси хохочет, и вопли, хвала Господу, прекращаются. Меня перестает трясти.
Люси делает большой глоток содовой. Я стараюсь смотреть только на кубики льда в ее стакане. Лед, по крайней мере, настоящий — это меня в какой-то степени успокаивает. Только в какой?
— Ви, почему ты стала играть против меня?
— Люси, о чем ты говоришь?
— Разве ты не знаешь, что у тебя внутри? Не знаешь, для чего родилась на свет? Помню, как мы познакомились. До встречи с тобой я ни к одному из своих клиентов не испытывала симпатии. Конечно, одни мне нравились больше, другие меньше, но хочешь, скажу, почему я стала выделять тебя из всех? Потому что ты никогда не пыталась гнать картину, казаться лучше, чем ты есть на самом деле.
«Спасибо», — думаю я.
— Мне с тобой всегда было легко. Я читала твои мысли прежде, чем они у тебя возникали. Я знала, что ты сделаешь, еще раньше тебя. Ты так на меня похожа!
Люси вздыхает, качая головой.
Кажется, пора признаться, что на самом деле я считаю Люси круче всех в Нью-Йорке. У нее весь мир в кармане, и когда она говорит мне то, что сказала сейчас, у меня просто башню сносит. И в то же время… меня как-то не прикалывает мысль, что я похожа на Люси. Когда я наедине с Люси-женщиной, я забываю, что вообще-то Люси — дьявол. Например, я никогда бы не стала извлекать из камина человеческие стоны — по крайней мере, я думаю, что не стала бы. Такие приколы не в моем вкусе, и, честно говоря, меня это радует. Сейчас, конечно, лучше ничего подобного не думать.
Люси продолжает:
— Надеюсь, ты уже попробовала читать мысли, потому что сейчас ты этой способности лишишься. Точно так же, как ты лишилась способности понимать меня. Да, Ви, ты не понимаешь, как сильно меня разочаровала. Думаю, ты возьмешься за ум и хорошо проявишь себя на втором уровне. Да, еще кое-что: ты ведь не собираешься в ближайшем будущем разгуливать в купальнике?
Платье от Холстона стягивает мои бедра, как веревка — шею висельника, по икрам бегут мурашки.
— Люси, ты ведь этого не сделаешь?
Еще как сделает. Уже сделала. Поздно метаться.
— Всего полдюйма, моя прелесть. Я не так страшна, как меня малюют.
Люси с достоинством королевы усаживается в кресло с прямой спинкой и изящно скрещивает безупречные ноги.
— Как только ты завербуешь еще одного клиента, твоя попка снова станет как орех.
Здравствуй, хорошо забытый комплекс неполноценности. На часах пять утра. Я устала, и у меня снова жирная задница. Явно не мой день.
— Инцидент исчерпан? — сухо спрашиваю я.
— Вполне.
В комнату входит йоркширский терьер и тычется носом в колени Люси. Она гладит собаку, та смотрит
Проклятье!
Люси улыбается и треплет собаку по холке.
— Смотри же, Ви, не повторяй ошибок.
— Даже не сомневайся, Люси, — с чувством отвечаю я, так как не имею ни малейшего желания провести остаток дней в шкуре какого-нибудь пекинеса.
Я ухожу. «О, моя боль, я твой король! Я твой король, моя ты боль!..» — воет радио в лифте. Неужели Люси и правда может во мне не сомневаться?
И при мысли, что я только что солгала дьяволу, у меня трясутся поджилки.
Ночь проходит в кошмарах. Мне снится, будто я горю в камине у Люси и не могу выбраться, потому что моя задница раздулась и я застряла, словно Винни-Пух в кроличьей норе. А бармен моей мечты хохочет замогильным голосом, как все Адамсы, вместе взятые, и показывает пальцем на мои бедра. В первый раз за два года я не уверена в правильности своего выбора. Я ворочаюсь с боку на бок, но солнце, несмотря ни на что, встает, я выбираюсь из постели и смотрюсь в зеркальный шкаф-купе. Я слишком хорошо помню, что у меня было еще совсем недавно: двухкомнатная квартирка в Ньюарке, убойная работа в бухгалтерии и Марв. И я еще сомневаюсь, стоило продавать душу или не стоило?
Я мокну в ванне несколько дольше, чем обычно, не спеша одеваюсь и отправляюсь в бутик. По понедельникам народу обычно мало, но мне нужно чем-то занять мозги.
Первое, на что я обращаю внимание на улице, — необычное скопление бомжей. Да, помню, это Нью-Йорк, здесь водятся бомжи, хотя обычно они не высовываются. Налоги у нас ого-го, отсутствие души от них не освобождает (как будто у агентства «Блумберг» [9] денег мало), и мы имеем право за свои кровные не наблюдать бомжей с утра до ночи. Везде должно быть чисто. Ну почему именно сегодня, когда я и без того нервничаю из-за задницы, еще и бомжи попадаются на каждом шагу?
9
Агентство «Блумберг» занимается аналитикой, электронными торгами, освещает финансовые новости.
Самоуверенность постепенно возвращается. Интуиция, не раз выручавшая, не подводит и сегодня, и, невозмутимая, как Билл Клинтон, я продаю сумки, будто завтра наступит конец света.
Продажа сумок очень способствует прогрессированию пофигизма. Не успеваю я снова стать Толстокожей Ви, как является Паоло. На нем алая пелерина от Либераче [10] . Вырядился, нечего сказать — просто смех разбирает. Да-да, знаю, что вы подумали: дизайнер в пелерине может быть только гомиком. Должна вас разочаровать, друзья мои: Паоло — натурал. Да, он легко перечислит все клубы, где можно снять мальчика, он с закрытыми глазами завяжет галстук полувиндзорским узлом, он назовет правильные рестораны, в которых надо время от времени мелькать, — потому что, как вам известно, дизайнер, если он хочет добиться успеха, просто обязан быть гомиком.
10
Либераче — знаменитый американский шоумен, пианист-гей.