Как продать душу: Краткое руководство для светской львицы
Шрифт:
— Позвоните, когда вздумаете вернуть куртку.
До меня доходит, что куртка лётная. Я-то думала, парень просто купил ее в «Блумингдейл». Оказывается, это не выпендреж, все по-настоящему.
— Вы летчик?
Я делаю умное лицо. Конечно, он никакой не клиент. Он от природы такой тарзанистый, чтоб его.
— Нет, я служу в морской пехоте. А куртку я купил в «Блумингдейл».
Не летчик, значит.
— Хорошо, я позвоню.
Нелетчик засовывает руки в карманы штанов, и хозяйство, без того внушительное, становится еще рельефнее. Я стараюсь
— Буду ждать. И знаете что, Ви…
Я поднимаю глаза — слишком поспешно.
— Что?
— Вы совершили хороший поступок.
Мысленно я уже падаю в геенну огненную. Хороший поступок, ха! Этого-то я и боялась.
Сегодня вечером в галерее Борански в Челси состоится показ осенней коллекции Марка Джейкобса. Люси пока молчит, и я не теряю надежды, что репортаж о показе не оставит на полосе места для заметки о моем «подвиге» в парке. Хоть бы на обеде присутствовали близняшки Олсен — тогда статью о спасении девчонки спрячут в самый дальний файл, и две юные красотки задвинут Старую Вешалку Ви. Надежда умирает последней.
Сегодня я смогу читать мысли — я ведь уже практически на четвертом уровне. Конечно, для этого лучше бы отправиться в Атлантик-Сити, в казино, — там я бы получила от своих новых возможностей не только моральное, но и материальное удовлетворение, — а пока ограничусь Челси.
Начнем с таксиста.
— Шеф, поедемте-ка в Нью-Джерси. Скажем, в Ньюарк.
Таксист реагирует немедленно:
«Джерси? Какого хрена ей понадобилось в Джерси? Может, чаевые приличные даст?» Слова идут будто из-под земли — этакий замогильный голос, как в голливудских крупнобюджетных ужастиках. Не иначе, Люси прикололась.
— Да ладно, я пошутила. Отвезите меня на Западную Двадцать вторую улицу, к галерее Борански.
«Слава богу. По пятницам в туннеле Линкольна жуткие пробки. А так я успею на «Последнего героя». Интересно, Черил придет? Могли бы перепихнуться».
Я «выключаю» таксиста и откидываюсь в кресле — читать всю дорогу его так называемые мысли нет ни малейшего желания.
Наконец мы на месте. Должна сказать, что выставочные залы и галереи не моя стихия. Я и до продажи души не интересовалась живописью. Современное искусство я вообще не понимаю, однако делаю умное лицо — уверена, что девяносто процентов меценатов заняты тем же. Галерея расположена в здании бывшего склада — потолок высотой тридцать футов, стены обшиты листовым железом — такую громадину разоришься отапливать. На выставки и показы я всегда хожу в мехах — не только потому, что это модно, но и потому, что жестоко мерзну.
Сегодняшний перформанс — удачный микс из живописи и моды. Основной акцент — на осеннюю коллекцию Марка Джейкобса. Все явились в солнечных очках от него же. Это что, прикол такой?
Меня встречает мой нынешний, небезызвестный Гарри Гаррисон, наследник хлебной империи Гаррисона и профессиональный плейбой. Гарри — этакий современный кроманьонец: он может затащить в постель любую женщину, все ведутся на его фирменную фразу «Не имею чести
А как я жила еще два года назад? Мужчины вроде Гарри на меня и не глядели, куда уж там ухаживать! Максимум, на что я могла рассчитывать, — кобелина Марв, ни уха ни рыла. И даже это ничтожество мне не удалось удержать — десять лет изнурительного фитнеса и строжайшей диеты не помогли, Марв сбежал с Подстилкой Кимберли, которую я считала подругой. До сих пор, как вспомню, меня прямо трясет от ненависти. Я стараюсь не думать о прошлом, однако оно так и норовит просочиться в какую-нибудь щель и дать пинка под зад — причем в самый неподходящий момент.
Вот как сейчас.
Краем глаза я замечаю Кимберли. На ней шикарное платье от Диора — интересно, на какие шиши Марв его купил? А может (этого только не хватало!), он ее бросил и Кимберли доит теперь другую корову, которая в зелени по самые развесистые рога?
Снова приступ ярости. Надо бы показаться психотерапевту. Когда я буду на восьмом уровне, я просто превращу Кимберли в жабу. (Ничего, Ви, подожди немного, скоро ты сможешь растворять в воздухе неугодных за двадцать четыре часа.)
Тут ко мне подходит Гарри, и я забываю о Подстилке Кимберли.
В голове у Гарри крутится одна-единственная мысль.
«Сегодня я затащу ее в постель. Так, первым делом похвалить платье».
— Ви, ты сегодня обворожительна. Платье — чудо. Это Холстон?
Гарри — всего-навсего мужчина, напоминаю я себе. Что с него взять? Я делаю изящный поворот — пусть полюбуется моей ослепительной фигурой, которая кажется еще ослепительнее в черном со стразами платье.
— Ты заметил!
Я изображаю экстаз и целую Гарри, потому что мне нравится с ним целоваться. Гарри умеет выбрать момент, когда какой-нибудь папарацци смотрит в его сторону, и приложится так, что всем сразу ясно: у этих двоих бурный роман. Я не возражаю — люблю, когда мои фотки появляются в светской хронике. Мы целуемся для очередного репортажа; как только нас перестают снимать, Гарри отстраняется и вытирает с губ мою помаду.
Да, Гарри, я тебя тоже люблю. С грацией пантеры беру бокал с проплывающего мимо подноса и делаю большой глоток шампанского «Моэ».
Кимберли давно уже наблюдает за мной из другого конца зала. Интересно, хватит у нее наглости подойти? С помощью магии я поправляю подпорченный Гарри макияж, придаю дополнительное сияние коже, глазам и волосам. Я выгляжу восхитительно, волшебно, убийственно — и потребовалось мне для этого всего несколько слов:
Солнце Прованса, мерцанье бокалов, Месяц, как гондола, в волнах канала. Звездные россыпи, млечные реки, Ласкайте мне волосы, целуйте мне веки.