Как продать душу: Краткое руководство для светской львицы

О'Райли Кэйтлин

Как же низко я пала! Бегать по Центральному парку трусцой да еще в бейсболке, чтобы увидеть мужчину, который для меня слишком хорош!.. Впрочем, что взять с влюбленной женщины? Да, я — образчик глупости, но самоедством заниматься не намерена. Натаниэль бегает быстро (вот не ожидала), я — медленно (кто бы мог подумать!), и я моментально теряю его из виду. И все равно трушу по аллее. Повернув за угол, я, к своему удивлению, обнаруживаю Натаниэля.

— Ви, ты что делаешь?

Черт, мерзкая бейсболка не помогла. Я отставляю бедро и повожу плечами.

— Бегаю трусцой. Это ведь общественное место.

— Если хочешь,

чтобы тебя снова уложили, поищи другого дурака.

У Натаниэля есть причины дуться, я не виню его за грубость. Он ведь не знает, что я уже на седьмом уровне.

— Натаниэль, мне надо тебе кое-что сказать.

— Валяй.

— Во-первых, прости меня. Я должна была поговорить с тобой гораздо раньше. В свое время я наделала дел, и теперь у меня куча проблем. Я не вправе перекладывать их на чужие плечи, поэтому у нас с тобой не может быть длительных отношений. И вообще, наши отношения свелись к сексу. Только ничего не подумай: секс был великолепный, мне абсолютно не к чему придраться. Но я же вижу: нас с тобой связывает только секс. Вдобавок ты скоро уезжаешь.

— Ну и что ты ожидаешь от меня услышать?

— Например, ты мог бы сказать «привет».

Натаниэль выдавливает улыбку. Ага, проняло!

— Привет.

— В некоторых странах при приветствии принято целоваться.

— Это в каких же?

— Откуда я знаю? Кто из нас объездил полмира — ты или я?

Натаниэль целует меня. Попрошу учесть: никто не владеет языком так, как Натаниэль. С ним обыкновенная женщина чувствует себя удивительной и прекрасной, а удивительная и прекрасная — невероятно обыкновенной. Мы пьем друг друга целую вечность — это ведь наш последний поцелуй.

Ну хорошо, предпоследний.

Наконец оторвавшись от Натаниэля, я раскрываю ему свою почти самую страшную и темную тайну. Сказать такое во второй раз у меня никогда не хватит духу.

— Я люблю тебя. Хоть я не слишком разбираюсь в оттенках этого чувства, я знаю одно: ты подарил мне надежду, благодаря тебе я захотела стать лучше. Ты даже не представляешь, что совершил невозможное.

Натаниэль что-то говорит, но я не собираюсь его слушать.

Память, растворись, исчезни в высших сферах, За собой оставь белое пятно.

Если вы перевалили пятый уровень, стереть из мозга мужчины всякие воспоминания о себе — как делать нечего. Не будь я такой стервой, устроила бы Натаниэлю полную амнезию насчет себя, но я эгоистична и потому стираю только последние десять минут. Прежде чем Натаниэль успевает сообразить, что к чему, я убегаю (заметьте, уже не вялой трусцой, а легким аллюром). Бегу по аллее и делаю все возможное, чтобы не оглянуться.

Отбежав на безопасное расстояние, я падаю на скамейку. Сердце прыгает, в груди колет. Меня душат слезы, сквозь них прорывается нервный смех. Натаниэль — очередное воспоминание. Теперь, Ви, ты можешь наклеить его в девичий альбом и на сон грядущий мечтать об иной судьбе.

Мимо трусит очередной любитель здорового образа жизни. Заметив, что я прохлаждаюсь на скамейке, он показывает пальцем на мою бейсболку и кричит:

— Янки, вперед!

Я тоже умею показывать палец.

— Сам ты янки, придурок.

Бегун схватывает на лету. Через секунду он скрывается за горизонтом.

Наступает

утро следующего дня. За секунду до пробуждения Ви всегда пребывает в блаженном состоянии — она знает, что проблемы дня прошедшего напомнят о себе не раньше, чем она откроет глаза. А пока глаза закрыты, Ви представляет Натаниэля у себя под боком и абсолютно счастлива.

Вдруг, как доказательство того, что все хорошее рано или поздно кончается, звонит телефон.

Это Марв. Почувствуйте разницу.

— Слушай, Ви. Я не жужжал, не высовывался, думая, что ты задействовала все свои связи. Я не хотел вмешиваться, чтобы случайно не спутать карты. Но больше я не могу сидеть. Вчера посмотрел по ящику заседание суда, а сегодня проснулся в холодном поту.

При упоминании Марвом собственного холодного пота у меня пропадает желание, и разгоряченный, взмокший Натаниэль растворяется в утренней дымке. Я окончательно просыпаюсь. Пора устроить саммит «Большой тройки». Правда, собрать под одной крышей Ви, Марва и Кимберли чревато — кое-кто может распрощаться с жизнью. Скорее всего, это будет Марв. Зато, пусть и такой ценой, он узнает: я делаю все возможное, чтобы спасти его никчемную задницу. Я приглашаю Марва к себе, потому что больше шанса посмотреть, как в Нью-Йорке живут действительно успешные люди вроде Великой Ви, ему не представится. Вам не кажется, что я слишком ехидная и тщеславная? Правильно кажется. Я такая. В конце концов, кто из нас вляпался — Марв или я?

Мамуле я строго-настрого запретила заниматься жертвоприношениями в моей квартире. (В Нью-Йорке, кстати, религиозные жертвоприношения разрешены. Буду знать.) У мамули нет ни малейшего желания созерцать моего бывшего мужа в компании его бывшей любовницы, и она идет прогуляться со своим нынешним жиголо. Квартира полностью в моем распоряжении, а значит, Марва ожидают все тридцать три удовольствия — он увидит и пафосный интерьер, и презрительную ухмылку швейцара Эда (каковой Эд получил от меня лишнюю сотню баксов, чтобы как следует эту ухмылку отрепетировать). Кроме того, Марв должен временно ослепнуть от кольца «Булгари» с бриллиантом в четыре карата, сияющего у меня на правой руке.

Неужели вытянувшаяся от зависти физиономия бывшего мужа не стоит легкого дискомфорта, который, по слухам, испытывают в геенне огненной?

Конечно стоит. Иначе зачем бы я стала подписывать контракт?

Через десять минут Марв и Кимберли появляются в апартаментах Ви. Настроение у меня, как у ребенка в кондитерской.

— Боже, Ви, какая у тебя квартира! Какой интерьер!

Кимберли всячески выражает восторг, тщетно пытаясь спрятать за ним черную зависть.

Я провожу небольшую экскурсию (тринадцать комнат) и обращаю особое внимание бывших на вид из окна (над Гудзоновым заливом как раз садится солнце). Кимберли уже просто подвывает, Марв молчит как рыба.

Наконец мы располагаемся в гостиной. Марв запускает руки в карманы. Знаю я эту позу, наблюдала на протяжении десяти лет. Сегодня я могу игнорировать Марвов мрачный вид. Это ли не счастье?

— Итак, вернемся к вашей афере, — говорю я.

Марв мрачнее тучи.

— Давно пора вспомнить, ради какого хрена мы здесь собрались, — цедит он.

— Если бы ты держал свой хрен в штанах, нам бы не пришлось собираться, — парирую я.

— Тишина в классе!