Как работает йога. Исцеление и самоисцеление с помощью йога-сутры
Шрифт:
Мы неправильно понимаем наш мир —
Вещи кажутся нам собой,
Когда они нечто совсем другое.
— В твоих словах всё меньше смысла. — В голосе коменданта появилась нотка раздражения. — Наверное, ты всё-таки расстроилась. Может, тебе нужно отдохнуть, подумать. Пожалуй, я позову…
— Тихо! — воскликнула я. Истина только ещё появлялась на свет, и заблуждение пыталось остановить её. — Тюрьма! Да, тюрьма… она тюрьма или что-то другое?
Он посмотрел на меня
— Ну да, конечно. Как и всё на свете.
— А что это значит? — не отставала я.
— Ну… Тюрьма — это тюрьма. Как она может быть чем-то другим? Это место, куда ты попадаешь, если делаешь что-то плохое, и у тебя больше нет свободы — ты не можешь выйти за её стены.
— И, конечно же, — продолжила я, — тот, кто сидит в тюрьме, никогда не ощущает себя полностью свободным, а тот, кто находится снаружи, никогда не мучается сознанием абсолютной неволи. Таким образом, тюрьма никогда не станет волей, а воля — тюрьмой. Потому что… Потому что тюрьма — всегда тюрьма, — выдохнула я, перегнувшись через стол и посмотрев коменданту прямо в глаза. — А воля — всегда воля! — Я приблизила лицо вплотную к его лицу. — Или это только так кажется? — закончила я чуть слышно.
Потом я встала и посмотрела на него сверху вниз.
— Теперь можете звать пристава.
Глава 17. Перо и ещё раз перо
Я не стала надолго откладывать разговор с приставом. События заставили нас заняться настоящей йогой, тем, как она по-настоящему работает, и я не собиралась позволить чему-нибудь незначительному, вроде необходимости питаться, встать на нашем пути. Кроме, того, мне не хотелось, чтобы Бузуку и его мальчишки и дальше подвергались из-за меня опасности.
— Господин, — тихо сказала я, дотронувшись до руки пристава. Он вздрогнул от неожиданности и злобно вытаращился на меня. — Мне нужно что-то есть, я хочу найти способ заработать на хлеб.
Он кивнул, и его глаза вспыхнули хищным блеском.
— Достаньте мне ткацкий станок — какой-нибудь старый, мне всё равно.
Пусть даже такой ветхий, как у старухи. — Он открыл рот, чтобы возразить, но я опередила его. Спасибо бабушке. — Если у меня в камере будет станок, я смогу делать настоящие хорошие коврики, как у нас дома, в Тибете. Они в пять раз толще, чем старухины, намного мягче и такие красивые, что просто трудно описать. Каждый из них принесёт вам больше денег, чем дюжина старых!
Пристав закрыл рот и задумался, подсчитывая в уме будущие доходы.
Он был жесток, а может быть, просто страдал, что чаще всего и порождает жестокость, но уж во всяком случае не глуп.
— Пожалуй, это можно устроить, — протянул он неуверенно.
— И ещё мне понадобится пряжа, много клубков разного цвета.
Он поморщился. Одно дело продать коврик, и совсем другое — толкаться с женщинами на рынке, копаясь в клубках шерсти.
— Вы можете послать кого-нибудь из
— Заткнись! — прорычал пристав, но по его глазам я поняла, что добилась своего.
Вскоре мальчики стали приносить мне в камеру отдельный поднос с едой, хотя, впрочем, куда меньший по размерам, чем тот, что доставался моему упитанному соседу.
На следующем занятии мы с комендантом некоторое время сидели в тишине, забирая и отдавая, чтобы помочь его подчинённым. Потом я целый час заставила его выполнять самые простые упражнения: разминать плечи, шею и суставы. Проделав всё и отдохнув, он выглядел бодрым и посвежевшим, но затем снова помрачнел.
— А это… это разве йога? — спросил он.
Я рассмеялась.
— По крайней мере, ближе к йоге, чем то, что вы раньше делали. Я решила начать с упражнений, которые вы, возможно, раньше где-то видели, ведь иначе вы могли бы подумать, что я на самом деле ничего не умею, и тогда моя книга была бы навсегда для меня потеряна, и… — Наступила неловкая пауза. — На самом деле это просто другая часть йоги,
— продолжала я. — Сегодня мы продолжим то, о чём говорили в прошлый раз, потому что оно лежит в основе йоги и помогает понять, как она работает. Если вы поймёте, ваша спина излечится, и вы — мы с вами — сможем вылечить и других.
Комендант внимательно рассматривал моё лицо. Потом сказал: — Я рад продолжить тот разговор. По правде говоря, когда я дома стал думать о вещах, которые только кажутся собой, то опять ничего не понял, а вчера, когда ты говорила о них, мне казалось, что понимаю.
Я кивнула. Так бывает с каждым, кто впервые сталкивается с этой ключевой идеей, но то, что он хотя бы поработал над ней сам, уже хорошо. Дальше будет легче. Я задумалась, пытаясь представить себе, что на моём месте сказала бы Катрин, ведь это была её любимая тема.
— Садитесь за стол, — сказала я наконец.
Мы устроились друг против друга. На столе лежал лист бумаги с неоконченным рапортом. Уж не про меня ли писал комендант? Рядом — глиняная чернильница и перо, такое же, как у нас дома — просто тонкая палочка из зелёного бамбука, заострённая с одного конца. Свежие палочки стояли рядом на полу в стакане. И так же, как моя дорогая Катрин, я взяла одну из них и показала своему ученику.
— Что это за вещь? — спросила я.
— Как что? Перо.
— Перо… и всё?
— Ну да, конечно!
— Само по себе?
— Разумеется. Как и любая вещь, — пожал плечами комендант.
— Ну вот, вы это и сделали, — заключила я.
— Что сделал? — недоумённо спросил он, бросив осторожный взгляд в сторону.
— Вы всё переиначили.
— Переиначил?
— Переделали. То есть, не вы, а ваш разум. В самом начале «Краткой книги» есть строчки, которые, пожалуй, важнее всего в этом собрании мудрости. Мастер говорит:
Йога учит, как не дать разуму
Переиначивать вещи.