Как рушатся замки
Шрифт:
Мужчины отмерли. Посыпались смешки.
— Вы серьёзно, канцлер?
— Абсолютно. Она ваша. Проучите, как умеете.
Смешки сменились одобрительным свистом. Блондинка забилась в угол, отец кинулся к ней. Его оттолкнули – он завалился, стукнувшись о край барной стойки. К безучастному начальству неуверенно поковылял парень из шайки.
— С-сэр…
Его несчастный, испуганный вид побудил мужчину ободрительно похлопать его по спине.
— Я не…
— Назовёшь мне статью Легаты? Приблизительно к тексту, – перебил его Катлер.
Рыжий растерялся.
— Я не…
— Статью,
Министр на коленях дополз до него. Вцепился в шинель. Запричитал.
На девушке рвали одежду.
— Мера за меру{?}[“Око за око”.].
Фантомная боль в теле почти опрокинула Лис на четвереньки. Она согнулась пополам, пережидая вспышку, но вместо облегчения поплыло перед глазами.
Каменный пол. Запах сырости. У противоположной стены, рядом с железной дверью камеры, ровно горят два фонаря. Обычно для визитов тюремщикам хватало одного – только сегодня случай особый. Они не допустят, чтобы из-за скудного освещения была пропущена хотя бы секунда разыгранного ими акта.
Нога сломана. От малейших шевелений кости трутся друг о друга – до головокружения, до слёз мучительно. Он поднимается на локтях, меняя положение. Боль простреливает насквозь.
Сцепить зубы. Молчать.
Девушка напротив смотрит слишком страшно. Она понимает, что произойдёт дальше.
— Раз уж мы разобрались, кто в чём виноват, перейдём к делу.
Нож – мясницкий, его сложно не признать – из-за небрежного броска скользит по полу, пока не останавливается перед коленом. Разум туманит агония. В груди сжимается паника. Заранее, до объяснений – тоже понимает.
Физиономия министра склоняется ближе, рука зарывается в волосы на затылке и дёргает. Позволь ему император, он содрал бы скальп и повесил в трофейной комнате.
— Я даю тебе возможность избавиться от неё самому.
Рефлексы срабатывают быстрее, чем откликается рассудок. Нож в слабых искалеченных пальцах подобен дамскому вееру, и всё же никакому палачу не выбить из убийцы навык.
Мышцы напрягаются, преодолевая сопротивление тяжёлых цепей. По дуге лезвие задевает открытый бок противника, и сразу же голова запрокидывается от удара кулаком в железной перчатке. Мир на какое-то время гаснет, чтобы вернуться от ледяной воды.
От холода сводит зубы. Трясёт.
Его тело будто состоит из оголённых нервов.
— А ты всё никак не поймёшь, где находишься, – скалится министр.
По ладони, прижатой к ране, текут ручейки крови. Девушка смеётся. Кряхтит, когда пинают в живот, однако разбитые губы через миг вновь кривятся в издевательской усмешке.
— Поднимите его.
Механизм тянет цепи вверх и пленника – вместе с ними. Дыхание сбивается, замирает. Голоса, грохот сливаются в гул – и на грани сознания, смаргивая темноту, он чувствует крепкую хватку на челюсти. Что говорят – не слышно.
До чего же мучительно…
К горлу подступила желчь, и Лис, дрожа, заставила себя проглотить её. Посторонние воспоминания – острые, как лезвие, – всё глубже и глубже затягивали её в чужое тело. Почему сейчас? Человек в них умирал: кожа в гнойных язвах, внутренности – месиво, даже в камере – запах смерти. Над его слабостью глумились, его беспомощностью
Ногу прострелило. Мерзко запульсировали рёбра. Едва не задев стул, Лис с беззвучным воплем прижалась к перегородке между комнатами.
Заплакала.
Из-за прикушенной щеки во рту стоит привкус крови.
Паника не отступает, не потопляется сиюминутным адреналином, не гасится злорадством от вида гримасы министра - она царапает когтями по обнажённой шее и сдавливает, сдавливает, сдавливает. Взгляд мечется от лица к лицу, чтобы найти хоть какой-то выход. Спасти её.
У девушки подгибаются колени, но всё равно улыбается. Мимолётно, извиняясь. Вероятно, она хотела бы сказать ему, что он ни в чём не виноват, что эти чудовища в человеческой шкуре поступают так не из-за него, а просто потому, что им нравятся страх и боль в глазах жертв… но слова застревают в горле, не идут. Она начинает задыхаться от накатывающей истерики.
Поэтому обжигает злость, и с ней - понимает с удивлением – только теперь за невыносимые месяцы в застенках подступают слёзы.
Это он виноват. Он ответственен. Думал, всё под контролем? Знал, что делает и с чем столкнётся? Идиот, ну какой же идиот.
Надо успокоиться. Мыслить трезво.
— Ты всегда поступаешь по-своему, да, Элерт? Усложняешь другим жизнь. Терпеть тебя не могу за это.
— Неужели?
– хрипит в ответ.
— Но я снова тебя прощаю.
— Не говори ничего!
– предупреждает девушка.
Её бьют по затылку, и она безвольно повисает в руках мужчин. Сжимаются кулаки. Отросшие ногти впиваются в ладонь. Боль в пальцах отходит на второй план.
— Со мной не справились, решили переключиться на женщину?
— Что поделать. Мой мальчик, даже у такого ублюдка, как ты, есть сердце.
— Вы зря стараетесь.
— Брось. Я ещё не начинал. – Он тянет его за подбородок к себе. – Поверь: если я начну, ты передо мной ползать будешь, лишь бы прекратить это.
Цепочка с кольцом, выскользнувшая из-под рубашки девушки, достаёт до пола - так низко её держат. «Ты не лучшая партия для семейной жизни, - звучит в воспоминаниях её жалоба.
– Вечно в каких-нибудь передрягах. Честно, Катлер, кто вообще согласится стать твоей женой? И что, что я приняла кольцо? Не рассчитывай. Вернешься с войны – поговорим».
Попытка вырваться из хватки министра заканчивается довольно ощутимым тычком в ребро. Ком в горле не сглатывается.
— Не упрямься. Будь послушным мальчиком и расскажи мне, где засел Росс с компанией. И главное: куда он спрятал псевдопринца? Или её пустят по кругу.
Плевок в физиономию заставляет мужчину отшатнуться. Затем раздаётся скрежет рычага, и цепи резко опускаются.
Падение невозможно запомнить. Оно такое же внезапное, яркое под стать вспышке.
Крик вырывается скорее, чем его можно подавить. В агонии теряются последние крохи самоконтроля.