Как рушатся замки
Шрифт:
Маленький мальчик. На его шею набрасывают верёвку и перекидывают её через высокую ветку. Тянут, пока ноги не повисают в воздухе.
Эйвилин вздрогнула.
Девушка в короне играет в шахматы. Фигуры противника пропадают с шахматной доски. Протянута записка. Девушка встаёт. На зеркальном отражении – улыбка.
Юноша в фуражке припадает на колено. Винтовка наведена на противника. Выстрел. Юноша не поднимается. Руками упирается в землю – головной убор слетает.
— Что это?
Он издевался над ней? Не просто же продемонстрировал партию, в которую она сыграла с Первым министром и на которой передала информацию о любовнице Катлера. Она не стыдилась обмана, не сожалела о последствиях. Сонхи зря
— Что? Две извращённые жизни – подтверждение, что на судьбу влияют чужие поступки. Твоя матушка выдумала для императора предсказание: мол, их с Иветт дети приведут империю к краху, а самого императора казнят. Выдумала – вообрази! И к чему привели её слова! Иветт Лотэр убили, её третий ребёнок был вынужден скрываться, чтобы не повторить участь братьев, император разругался с церковью из-за жены-бестии и дочери-полукровки. В итоге империя стёрта с лица земли, монарх казнён. Из-за фальшивого предсказания!
У Эйвилин разболелась голова. Она помассировала виски, надавила пальцами на веки. Услышанное не соответствовало здравому смыслу. Матушка обманула отца? Иветт родила от императора ребёнка? От нервного смешка сжалось горло.
— Предсказание сбылось. Почему же оно фальшивое?
— Потому что, милая принцесса, невозможно предугадать чью-либо судьбу. Она похожа на мозаику из бесчисленного количества кусочков. Даже Богине Снов неизвестно, как повернётся жизнь. Пусть она приняла на себя заботу о душах до их перерождения и дорожит смертными, она безучастна. Продолжишь оправдывать Амелис?
— Да, – хрипло подтвердила она. – Я тебе не доверяю. Ты к ней предвзят. Что бы помешало насочинять? Тебя развлекают сомнения, смущение, неуверенность. Тебе нравится выводить людей. Как ты говорил? У демонов проще? Может, демонам чужды эмоции и ты специально их ищешь? Если ты не соврал, то где моего брата носило двадцать два года?
— Двадцать девять.
Принцесса нахмурилась.
— Я имею в виду, – пояснил Сонхи, – что твоему брату двадцать девять. Он старше тебя на семь лет.
— Какая, к бесам, разница?! Почему он не заявлял о себе?
Вдруг рассмеявшись, Сонхи поперхнулся и закашлялся. После вскочил и приоткрыл форточку, впуская ледяной ветер. В печи засвистело.
— Он не самоубийца, чтобы качать права перед людьми, желавшими ему смерти. Самоубийства по твоей части, маленькая госпожа.
Эйвилин тоже поднялась. Сжав кулаки, она на полшага подступила к волшебнику.
— Прекрати. Это не смешно. Зачем ты вообще…
— Низачем. – Ошеломляющая честность. – Сложные события – моё увлечение, а Сорния на стыке эпох – кладезь неоднозначности и парадоксов. Ты и твой брат превратитесь в самую интересную историю, произошедшую за минувшие четыре столетия, я готов ручаться.
— Как бы тебя не разочаровать, – процедила девушка.
Тени прильнули к ней, зашептали ласково, наперебой. Сонхи их копошение не пропустил – колдовские звёзды вспыхнули ярче, ослепляюще, темнота рассеялась, и в комнате остались только двое.
========== Глава 29. Расставить точки ==========
Эйвилин проснулась от скрежета. Заворочалась под покрывалом и, не разлепляя глаз, приглушённо проворчала:
— Сонхи, перестань. Раздражает.
— Курю в комнате – ты возмущаешься. Курю вне квартиры – тоже. Мне что же – бросать?
Она приподнялась, пригладив волосы. Волшебник и правда торчал на лестничной площадке, прислонившись плечом к косяку. С трубкой в длинных пальцах он смотрелся так, словно рисовал художник, – до тошноты идеально.
— Кроме тебя здесь некому скрестись.
— Как насчёт мышей?
— Мышей? – побледнела принцесса.
За всё время в квартире она не видела грызунов. Почему-то ей с трудом представлялось, что вредители могут обитать в жилых помещениях. Разве им
— Или тебе приснилось, – благодушно предположил волшебник. – Я ничего не слышал.
— Тебе бы слух проверить, – надулась она, но свесить ноги на пол не отважилась. – Немолодой ведь.
Он осклабился, после чего вернулся к прерванному занятию. Скрежет не повторялся, и Эйвилин начала склоняться ко второму варианту. Сны у неё тревожные, спутанные – вот и мерещится всякое.
Она попыталась задремать, однако минут через десять бросила это бесполезное дело. Пришлось набираться смелости и под лукавым взглядом Сонхи пробираться в уборную, чтобы умыться студёной водой. Мыши не вылезали, но девушка обнаружила небольшую дырку у раковины, наполовину прикрытую обоями. Почудилось, что оттуда на неё таращатся красные огоньки; какое-то шевеление, тихий писк, стук маленьких лапок по дереву. Содрогнувшись, принцесса запрыгнула в ванну. Даже в камере ей не попадались грызуны: на нижнем этаже жил упитанный кот, который не приближался к заключённым, гадил, где вздумается, и шипел на любого, кто тянул к нему руки. У Лис, к несчастью, питомцев не водилось. Да и откуда им взяться: подохли бы с голоду, пока девчонка месяцами пропадала в неизвестных глубинках.
От логичного заключения не полегчало. Эйвилин съехала по стене и уткнулась лбом в колени. После революции напряжение скручивало внутренности без перерывов и выходных. Её били, таскали по грязи, унижали, запирали, над ней насмехались, ей помыкали, пользовались. Вынудили сидеть под ключом в стылой, наполненной вредителями квартирке без права выйти. Отобрали шанс умереть с пользой для страны – унести с собой главных преступников, переметнувшихся под крыло Росса.
Потом эта небылица о предсказании и брате… Сколько девушка ни гнала её из мыслей, избавиться не получалось. Сонхи добился своего – посеял зерно сомнения, которое быстро росло и крепло. Из его россказней выходило, что родители постоянно врали, что Вильм Берг не из-за помешательства искал виновных в гибели императрицы – её умертвили нарочно, болезнь и сумасшествие ни при чём. В действительности её печальный удел не удивлял. При дворе догадывались… И молчали, ведь в каждом роду не без греха. Правители часто устраняли супругов, к которым угас интерес: ссылали в монастыри, казнили по фальсифицированным обвинениям, травили, прибегали к разводам, коль допускало положение. С Иветт бы возникли трудности: она не принадлежала к малой сорнийской аристократии, а носила громкую фамилию Лотэр. Премьер-министр Сутена, её отец, не имея никаких доказательств убийства дочери, руководствуясь лишь предположениями и общественным резонансом в своей стране, на долгий срок оборвал тесные контакты с империей. Да, на политической карте изолироваться друг от друга полностью – особенно соседям – практически нереально, но взаимодействие урезали до минимума. Будь у старика Камиля улики, он бы убедил Парламент развернуть военную кампанию против Сорнии. Да ему бы и не понадобилось стараться: педантичные сутенцы к родственникам своей королевы относились как к священным животным или небожителям. Добавьте сюда мифического ребёнка Иветт – и зажигательный коктейль народного негодования готов.
Вот от неё и избавились без шума. «Причина – болезненное расстройство психики», – гласила официальная резолюция магистратов, участвовавших в расследовании. Справедливости ради, после потери новорождённых детей она страдала невыдуманным умопомрачением. По утверждениям придворных. Отцу, безусловно, было тягостно терпеть при себе неадекватную женщину. Что за стыд – императрица, вечно пропадавшая в истериках, бросавшаяся вещами в советников и порой совершенно не осознававшая обстановку, в которой находилась! Убрать её прочь – естественное желание. Осуждать ли отца за него, Эйвилин не знала.