Как в кино
Шрифт:
– Неправда. Он читал Тургенева.
– «Му-му»? Это все читали по школьной программе.
– Ромка, откуда в тебе этот снобизм?
Внезапно Лизе стало страшновато, будто она упустила важный момент, когда вместо брата ей подсунули совершенно незнакомого человека. Но тут же на нее жалобно глянули такие родные глаза брата.
– Сеструня, не связывайся с ним… Ну ты же потом сама жалеть будешь, я-то знаю!
Почему она не спросила, откуда, собственно, это известно Ромке? Поверила на слово.
А брат с этого дня не отпускал ее на стройку одну, вырывался со съемок, отправлялся в «Лесное озеро» с ней вместе. У Лизы это вызывало
И вот уже дом давно закончен, и в мире кино Лиза Воскресенская вроде немного обжилась, только никаких невероятных мужчин, готовых бросить мир к ее ногам, ей что-то так и не встретилось…
Лет в десять Ромка Воскресенский тайком стал брать отцовскую видеокамеру, тогда еще кассетную. На чистые кассеты он мужественно копил, отказываясь от школьных завтраков, потому что карманных денег родители им не давали. Не из жадности! Им самим еле хватало на жизнь: мама зарабатывала сущие копейки в детском клубе, где вела кружок бумагопластики (под Новый год в их доме так и роились диковинные снежинки!), а предприятие, где работал отец, в девяностые годы обанкротилось, и бывшему конструктору пришлось заниматься частным извозом.
И все бы ничего, дети никогда не требовали лишнего, но утрата статуса, каким бы условным тот ни был, выбила почву у их отца из-под ног: он стал жаловаться на боли под ребрами, хандрить, кудри поседели, а врачи никак не могли поставить точный диагноз, говорили, мол, сердце в порядке.
– Может, желудок барахлит? – ворчал кардиолог. – Запишитесь к гастроэнтерологу.
А тот не находил сбоев в пищеварительной системе и бубнил:
– Да это сердце сбоит… Тоже мне – кардиолог. Диагностирует через задницу!
Хотя как раз это было в его компетенции…
На всякий случай отец заваривал тысячелистник, который Лиза с Ромкой собирали по всей округе, пил стаканами, до сих пор помнится запах этой горькой травы. Но неопределенность угнетала отца настолько, что однажды он просто не встал с постели. Через три месяца они похоронили его, так и не узнав, что за болезнь скрутила их некогда веселого и красивого папу, в выходные водившего семью на спектакли любимого мытищинского театра «ФЭСТ».
Мама им не сказала.
Она умерла вместе с ним.
Нет, физически она была жива, до сих пор оставалась в их старенькой двушке в Перловке, но словно отгородилась от жизни стеклянной стеной. Как выживают в этом обезлюдевшем для нее мире их дети, мать больше не интересовало… Лизе с Романом казалось, что она через силу дождалась, когда дочь с сыном повзрослеют настолько, чтобы покинуть ее дом.
Комнату на окраине Москвы (только через МКАД перебрались) брат с сестрой сняли на следующий день после Лизиного выпускного. Мать не возразила против того, что дочь забирает Ромку с собой. Нельзя сказать, что не заметила – не отрывала взгляда, пока они собирали вещи. Но у обоих возникло подозрение, будто мама опасается, как бы дети не прихватили чего лишнего. Если и так, то наверняка она беспокоилась лишь о вещах, оставшихся от мужа, но Лиза не могла отделаться от ощущения, словно ей плюнули вслед…
Как они выжили в то время, сейчас самой трудно было понять, но оба старались, стиснув зубы… Лиза сначала мыла полы в больнице неподалеку, где к вчерашней школьнице, худенькой и тихой, отнеслись с сочувствием.
– Лизок, ты полные-то
– Потеплее наливай, а то суставы ломить будет.
– Ну куда ты одна такую тяжесть поперла? Давай помогу…
Медсестры то и дело совали ей пакеты с пирожками или суп в стеклянной банке, а повариха складывала в пластиковую форму не тронутые больными котлеты и сосиски, так что брат с сестрой не голодали. Лиза нарадоваться не могла, как стремительно Ромка рос и крепчал. Хоть драчливостью он не отличался, в школе его уважали даже пацаны, стоявшие на учете в детской комнате. Про него говорили:
– Яшка сам ни к кому не лезет, но если его разозлить – убьет на фиг!
Лиза боялась спрашивать, как возникло такое мнение о нем? Никого же не убил? Ей Ромка всегда улыбался…
Через пару месяцев она стала еще и санитаркой, начала потихоньку копить деньги, чтобы однажды Рома смог поступить в институт. Хотя вряд ли ее жизни хватило бы, чтобы обеспечить брату платное обучение! А бюджет… Ромкина мечта о ВГИКе казалась ей совершенно несбыточной. Ну кто в реальном мире знает хоть одного человека, окончившего этот вуз?! Те, кто учился там, появляются только на экране телевизора… Живя в тринадцатиметровой съемной комнатушке, Лиза была уверена в этом. Правда, младшего брата не отговаривала: того, кто лишает мечты, обычно не прощают. Пусть это будет не она…
Но Ромка оказался еще более настырным, чем ей казалось. Все на ту же отцовскую камеру сняв короткометражку в их больничном саду, благоухающем яблоками (Лиза тайком собирала их на пироги и компоты), он отправил фильм на фестиваль дебютантов. Нет, главный приз ушел другому юному режиссеру, так, кстати, больше ничего и не снявшему, но Ромка ухитрился получить грант на бесплатное обучение в заветном институте. Для них обоих это было самой триумфальной победой!
От счастья Лиза плясала в больничном коридоре – такое с ней случилось в первый и в последний раз в жизни. Даже пациенты выползли из палат и аплодировали санитарке, на которую никогда не обращали внимания. А тут раскраснелась, похорошела, даже волосы распушились…
– Слышь, ты на какую-то артистку похожа, – задумчиво проговорил старик в приспущенных спортивных штанишках. – Не хочешь на сцену податься?
– Не хочу! – отозвалась она звонко. – Кто-то же в семье должен быть нормальным человеком.
Он не расслышал ее слов, проникновенно продолжил о своем:
– Все бы так сияли, что было б, а?
Лиза не поняла: укоризненно это прозвучало или одобрительно? Не кривила душой, отрекаясь от умозрительной артистической карьеры: даже подростком, когда подруги мечтали об афишах со своими портретами, Лиза не рвалась ни на сцену, ни тем более на экран. Ей бы со своей жизнью разобраться, куда там еще чужие судьбы примерять…
Да и рожей не вышла! Хотя есть, конечно, и пострашнее актрисы, но их, видно, просто смертельно тянет играть, раз готовы позориться. А Лизе этого никогда не хотелось… Если Ромку так манит иллюзорный мир, пусть обживается там, а она позаботится, чтобы брат совсем не оторвался от действительности.
Сама Лиза так никуда и не поступила. Но работа в больнице, какой тяжелой и монотонной она ни была, неожиданно изменила и ее жизнь к лучшему. За ужином она обычно пересказывала брату истории пациентов, которыми те щедро делились с санитаркой, умеющей слушать, и однажды Роман хлопнул ладонью по столу: