Как в кино
Шрифт:
А Варе, как и его сестре, никогда не хотелось сниматься самой, да и способностей к перевоплощению не оказалось. Но работать в кино тянуло, поэтому она окончила продюсерский факультет.
– Может, твоя мама побывала тут? – отрывисто спросил Роман, глядя в окаменевшие любимые глаза. – Хотя вряд ли…
Марина Аркадьевна всегда приносила цветы из своего сада, не покупные, как она выражалась. Лизе это казалось очень правильным, будто астры, выросшие у родного дома, могут согреть Варю его теплом. Сам он покупал цветы у храма, стараясь радовать разных старушек. А этот стильный букетик явно был приобретен в магазине, его составил флорист, а
– Не выбрасывать же. – Роман огляделся и сам уловил, что от него разит беспомощностью.
Он попытался развеселить себя: «Наверное, так чувствует себя преступник, догадавшийся, что за ним установлена слежка!»
– Мы с тобой не сняли шпионскую сагу. – Он коснулся Вариного лица кончиками пальцев.
Вместе они успели сделать только один фильм, как всегда, по сценарию его старшей сестры. А потом…
– Почему ты несешь меня на руках? Что происходит?
– Ты отключилась… Наверное, напекло. Жара сегодня просто адская!
– Не помню. Я упала?
– Ну что ты? Я успел тебя подхватить. Разве я позволю тебе упасть?
– Хорошо, что ты был рядом. А если б я осталась одна?
– Ты никогда не останешься одна.
Он сдержал слово. До последнего мига они сражались за Варину жизнь плечом к плечу, но болезнь звучала сильнее их обоих. Слово «неоперабельная» звучало еще страшнее, чем «опухоль», оно точно пригвоздило обоих к распятиям – старые больничные рамы отбрасывали крестообразные тени.
– Ты стал таким бледным, больше совсем не похож на цыгана. – Сестра смотрела на него глазами полными слез.
Сморщившись, Роман машинально взмахнул рукой: не надо! Не обо мне.
– Неужели ничего нельзя…
Он знал, что Лиза искренна в желании помочь им, и Варю она полюбила, как сестру, которой у нее никогда не было, но ему не хотелось даже с ней обсуждать то, чему не могли помочь разговоры. Ничто уже не поможет… Если б был хоть мизерный шанс, Лиза, не задумываясь, дала бы согласие на продажу дома, чтобы расплатиться за операцию. Но его сестра хоть и поверхностно, но все же была причастна к медицине и лучше него знала, что помочь Варе невозможно. Только окружить ее любовью, словно теплым коконом, в котором легче будет уснуть навсегда…
Так и случилось. Роман кожей уловил момент, когда Варя перестала дышать, гладил ее измученное лицо. Рука онемела в ту секунду…
С тех пор уже второй год местом отдохновения для него оставалась охваченная оградкой могила на маленьком сельском кладбище. Повернув голову, Роман поглядел на темные маковки храма, увенчанные крестами, в которых застыли лучи солнца, не показывавшегося вторую неделю. Пасмурное небо всегда усиливало его тоску, хотя Варя любила дождливую погоду, ей нравилось в одиночестве гулять под зонтом и бормотать стихи. Чужие, сама она не писала… Может, Роман еще и поэтому терпеть не мог дождь, всегда отбиравший ту, которая была его жизнью…
У него внезапно опять онемели пальцы, и холод метнулся к сердцу: «А что, если…»
Задохнувшись от этой мысли, Роман вскочил с неудобной лавочки, которую соорудил сосед Марины Аркадьевны. Заглянул Варе в глаза: «Ты могла?!» Ему захотелось растоптать анонимный букет, зародивший сомнения столь чудовищные,
– Нет уж! – вырвалось у него. – Я и так слишком долго закрывал на все глаза…
С жадностью, в недрах которой таилось нечто мрачное, испугавшее бы его самого, если б Роман только заметил, он всмотрелся в счастливое лицо, нанесенное на мрамор. Этой девушке он верил беспредельно… А может, зря? Не замечая того, Воскресенский произнес вслух, хотя обычно разговаривал с Варей мысленно:
– А если этот букет принес другой мужчина? Вдруг он был в твоей жизни, а я ничего не подозревал?!
От этой мысли сдавило в груди. Ощущения были незнакомыми, сердце не прихватывало даже во время похорон… И до этого, в больнице, когда, отведя взгляд, онколог сообщил ему… Молодое сердце Романа выдержало боль, которой он не пожелал бы никому, а вот ревность оказалась сильнее. В этом таилась заведомая неправильность, даже с оттенком низости, и на мгновение ему стало стыдно за себя, но уже следующее ошпарило: «Почему этот чертов букет так похож на свадебный? Ты собиралась за него замуж? А я, дурак, тешил себя иллюзиями… Думал, мы с тобой вместе навсегда».
– Не может быть. – Воскресенский зажмурился, чтобы перетерпеть ожог. – Кто он? Почему я ничего не замечал?
Растерянно оглядевшись, Роман попытался утихомирить мысли, бешено скакавшие в голове, как необъезженные жеребцы, и больно бившие копытами. Надо было сосредоточиться, обдумать все… Вполне возможно, его воображение сыграло с ним злую шутку, и он стремительно выстроил кишащий пауками и крысами замок на пустом месте. Мифический соперник оброс плотью и кровью, а ведь не факт, что он существовал на самом деле.
Ему захотелось двинуть себе в челюсть: как вообще можно было заподозрить Варю в подобном?!
Но проклятый букет невинно белел на плите с Вариным именем… Именно так выглядит обман? О нет, он многолик и к каждому человеку подбирается в том обличье, какое проще всего заставит его обмануться. Детская наивность во взоре или, напротив, материнская мягкость черт – сколько миллионов попались на эти уловки? Мнимая сила… Видимая слабость…
Спектр лживых посулов велик, он дробится пазлами, из которых можно составить цельную картину, но вот насколько она будет соответствовать реальности?
Обо всем этом Воскресенский думал уже в машине, приближаясь к Москве. Их с сестрой новый дом находился в пятнадцати километрах от МКАД, и обоих это устраивало, хотя сомнения в том, как они, городские жители, выдержат обитание на природе, были, Роман это помнил. Выбирали поселок долго, ездили из одного в другой, бродили по пустым участкам, прислушиваясь к зову земли, разглядывали чужие дома, недавно построенные, обходили окрестности…
А потом снова и снова возвращались в «Лесное озеро», над которым небо казалось просто фантастическим – таких облаков они не видели нигде. Какая-то аномальная зона здесь была? На этой возвышенности между Клязьмой и Учей царила вольготность, позволявшая дышать полной грудью. Центр поселка, где гостей приветствовал сиреневый самолет, из их окон не заслоняли дома соседей, потому и не возникало ощущения городской тесноты. Ширь и даль, наполненные тишиной и покоем. Они с сестрой уверились, что именно об этом мечтают после старой мытищинской хрущевки в трех метрах от дороги и череды съемных комнат…