Как в кино
Шрифт:
– Слушай, сеструня! А ведь это готовые сюжеты… Попробуй записать, а? Может, мы с тобой сценарий сляпаем?
– Сляпаем?
– Не придирайся. Напишем.
– Ну да, конечно… Да я же понятия не имею, как пишутся сценарии! Этому ведь люди годами учатся… У вас же – во ВГИКе.
Брат махнул вилкой, на которую был нанизан кусок картошки, запеченной с сыром:
– Тоже мне проблема! Я тебе книжки притащу, образцы сценариев скину. Ты же умная, разберешься… Помнишь, ты в школе одни пятерки получала за сочинения?
– Наша литераторша расплакалась,
– А я о чем? Ты же талант! Тебе просто нужно понять принципы, на которых все это выстраивается, а так-то все сценарии пишутся по одному шаблону. Трехактная система.
– Звучит ужасно.
– Да ладно тебе! В нашем случае шаблон – спасение. Проще освоить что-то уже созданное, чем каждый раз изобретать велосипед.
– Да ты стал циником!
– Реалистом.
– Мне казалось, кино – это царство иллюзий.
– А я хочу показывать на экране правду жизни. Не грузить зрителя собственными больными фантазиями, а черпать из реальной жизни.
– О!
– Что – о? Твои сюжеты и есть правда жизни, ты же их не выдумываешь. И мне это подходит. В общем, возражения не принимаются. Кстати, а кто у тебя вел литру в школе? Марина Игнатьевна? То-то она мне все мозг выносила! Типа твоя сестра писала целые трактаты, а ты сочинения на один абзац с трудом выдавливаешь… Между прочим, это в кино и нужно. Краткость. Никаких трактатов. Ясно?
– Как скажешь, Яшка.
– Я тебе дам Яшку!
Как ни странно, Лиза разобралась в азах сценарного дела так быстро, что свой дипломный фильм, трагикомедию о студентах-медиках на практике, Роман снял по ее сюжету. Это было задолго до полюбившихся народу «Интернов» и совсем в другом стиле. Больше «траги», чем комедия…
И вот этот фильм уже победил на фестивале, хотя Лизино имя даже не прозвучало: Роман убедил ее взять псевдоним, чтобы никого не бесило обилие Воскресенских в титрах. Поэтому сценаристом значился несуществующий Андрей (так звали их отца) Антонов (в честь Чехова!).
– Ну, неплохо же звучит!
Женоненавистником Роман не был, скорее, наоборот, но искренне считал, что жюри гораздо серьезнее отнесется к фильму, сценарий которого написан мужчиной. И оказался прав! На сцену за лауреатским дипломом Воскресенский вышел в компании продюсера и оператора, а Лиза осталась в зале, чтобы не разрушать созданную ими легенду. Но ведь она никогда и не стремилась красоваться перед зрителями! И едва не подпрыгивала от счастья, сидя на своем двенадцатом ряду: «Наш фильм победил! Мы лучшие!»
Ее так распирало от радости, что она даже записала стишок, начинавшийся словами: «Любимый брат – лауреат».
– Пиши сценарии, – хмыкнул Роман, пробежав листок глазами. – Это у тебя лучше получается!
Вернувшись домой, Лиза почти час собиралась с духом, чтобы позвонить матери и сообщить грандиозную новость. Это было вовсе не так просто, как казалось со стороны… Мать никогда не звонила детям первой и долго не брала трубку, если к ней пытался пробиться кто-то из них.
– Умру –
Знала, что эти слова режут их, как бритвой, но не могла удержаться, причиняла боль последним, кто любил ее на этом свете. Зачем?
На это Лиза до сих пор не нашла ответа.
Каждый раз пересиливала себя, набирая номер матери, а Роман, кажется, совсем перестал общаться с ней в последнее время, свалил это бремя на старшую сестру, как в детстве без труда уговаривал Лизу мыть посуду после ужина, делая жалобные глазки. Потом она уже и не ждала, что он это сделает, справлялась со всеми домашними делами сама.
Даже когда в их доме поселилась Варя…
Округлый букет походил на свадебный – мелкие белые розочки, невесомые травинки, кремовая упаковка. На могильной плите он казался чуждым, неуместным… Слишком радостный, чересчур светлый. Не такие цветы приносят на кладбище. Чаще всего искусственные, а живые – живым. Что в этом неправильного?
Не то чтобы нечто неправильное вызывало у него протест… Все же Роман Воскресенский работал в кино, а не служил в полиции нравов или в храме. Так что изучение неправильностей человеческой натуры и мира в целом стало для него делом жизни. Но то были судьбы персонажей, придуманных его сестрой. Порой они в чем-то походили на него (или ему это лишь казалось?), но все же оставались другими людьми и могли творить, что заблагорассудится…
А этот букет вторгался в его собственную жизнь. Откуда он взялся?
В ушах зашумело:
– Да кто посмел?!
Сплетя пальцы в замок, Роман беспомощно огляделся, но в будний день на кладбище было, как обычно, пусто. Он сидел внутри оградки на узкой лавочке, которую Лиза покрасила в зеленый цвет, чтобы не контрастировала с природой – здесь она буйствовала с лесным размахом. Заброшенные могилы заросли так, что больше напоминали покрытые изумрудным мхом валуны. Торчавшие среди кустов облезлые металлические памятники соседствовали с роскошными мраморными, а тем, кто лежал под ними, не было никакого дела до этих различий. Им одинаково хотелось покоя… Или это тоже придумка живых, а усопшим было нужно совершенно иное? А скорее, не нужно совсем ничего…
Весной и летом здесь царила радостная атмосфера: по могильным плитам прыгали солнечные зайчики, невесомые настолько, чтобы никого не тревожить; в листве высоких берез, продолжающих тянуться к небу, захлебывались птицы; сосредоточенные шмели одобрительно гудели, отыскав исходящие ароматом цветы среди искусственных букетов.
А этот был составлен из живых цветов, если можно считать таковыми срезанные… Не замечая чужого вторжения, Варя продолжала улыбаться ему с черного глянца памятника, а за ее головой вилась кинолента, устремляющаяся в небеса. Так кладбищенский художник по просьбе Вариной мамы, Марины Аркадьевны, изобразил ее путь. Наверное, несчастная находилась в смятенном состоянии и не смогла доходчиво объяснить, чем ее дочь занималась в кино. Художник подумал, что красивая девушка была актрисой.