Как в первый раз
Шрифт:
Черт бы побрал эту гордость!
Теперь он понимал: та же гордость заставила Дану отрицать свое стремление иметь семью и детей. Ведь тогда, у него в кабинете, она не могла знать, во что выльется их неожиданная встреча! Между ними шел деловой разговор.
Но сегодня за столом, когда она подняла на него полные слез глаза, в ее взгляде не было гордости. Только боль. Боль оттого, что ей не дано было стать матерью его ребенка. Что он не дождался ее…
Прочел ли он это молчаливое обвинение в ее глазах — или его подсказало
Захлопнув дверцу машины, Кейн вбежал в подъезд и помчался вверх по лестнице. В голове билась одна мысль: только бы не опоздать!
Он нажал на кнопку звонка и замер перед дверью, нетерпеливо покачиваясь на каблуках. Но дверь не открывалась. Что такое? Может быть, она поехала куда-то еще?
Подойдя к окну на лестничной площадке, Кейн убедился, что мини-автобус Даны стоит на стоянке. У него отлегло от сердца. Она дома — но, может быть, так расстроена, что не хочет никому открывать.
Встревоженный этой мыслью, Кейн вернулся к двери и снова позвонил, надеясь, что настойчивость сделает свое дело. Ничуть не бывало! Из-за двери не доносилось ни звука: можно было подумать, что в квартире никого нет.
Возможно, сломался звонок? Кейн постучал в дверь кулаком. Никакого ответа.
— Дана! — закричал он, всерьез обеспокоенный ее молчанием. В голову лезли самые дикие мысли.
Однако через несколько секунд Кейн сообразил, что Дана не станет открывать дверь незнакомцу — а его она не ждет, ведь он никогда еще не приезжал к ней в такой ранний час!
— Дана, это я, Кейн! — заорал он.
Тишина.
— Открой или я вышибу эту чертову дверь!
Угроза возымела действие: за дверью послышались шаги, затем — звяканье металла. Дверь приоткрылась — совсем чуть-чуть, на длину предохранительной цепочки. Инстинкт мужчины и завоевателя заставил Кейна поставить в щель ногу — словно для того, чтобы удержать за собой захваченную территорию.
— Что тебе нужно?
Холодные слова, безжизненный ровный голос. Дана не выглянула наружу, она пряталась за дверью, ожидая ответа. Не хочет меня видеть! — с болью и ужасом понял Кейн.
Он глубоко вздохнул, стараясь овладеть собой. Воспоминание о ее слезах рвало сердце в клочья.
— Дана, нам нужно поговорить. Впусти меня.
Кейн осознавал, что ведет сражение — сражение за свое счастье. Все чувства его были обострены до предела: только поэтому ему удалось расслышать за дверью неуловимую тень вздоха.
— Я не хочу с тобой разговаривать, Кейн. И не хочу тебя видеть. Ты впустую потратил время и бензин.
Он не собирался смиряться с поражением — но не мог и навязывать Дане свое общество силой. Значит, оставалось убеждать и уговаривать. Однако Кейн не знал, что сказать:
— Дана, неужели все это было впустую?
Снова молчание — молчание, от которого останавливается сердце.
Глупый, дурацкий вопрос! — мысленно обругал себя Кейн. Что «все это»? Между нами не было ничего, кроме секса. Я сам так захотел.
— Не хочешь говорить — не нужно, — продолжил он мягко, надеясь ее успокоить. — Но, может быть, ты выслушаешь меня? Пожалуйста! Я знаю, что очень виноват перед тобой, Дана, но теперь хочу все исправить!
— Что исправить, Кейн? — устало спросила она. — Твоей тайной любовницей я больше не буду.
Тайной любовницей? Кейн поморщился от этих слов, но не мог не признать, что по существу Дана права. Разве он обращался с ней иначе?
— Можешь говорить, но я не передумаю. — В голосе Даны послышались ноты горького сарказма. — А если надеешься, что затащишь меня в постель и этим чего-то добьешься…
— Нет! — воскликнул Кейн. Ее уверенность, что даже сейчас ему нужен только секс, болезненным эхом отозвалась в его душе. — Я просто хочу объяснить тебе… все… и про Джессику… и про мать… Дана, мне очень жаль, что я заставил тебя страдать. Но, уверяю, ты все неверно поняла… я объясню…
— Неверно? — откликнулась она. Кейн не смог определить, что дрожало в голосе Даны — недоверие, злость, страх?
— Я очень ошибался в тебе и вел себя отвратительно, — продолжал он. — Но теперь хочу загладить свою вину. Впусти меня, Дана!
Снова напряженное молчание.
— Хорошо, Кейн, — ответила она наконец сухо и враждебно. — Но мы только поговорим — больше ничего!
— Конечно! — с облегчением согласился он и убрал ногу из щели.
Дверь захлопнулась. Послышалось звяканье, затем — щелчок замка. Не сразу Кейн понял, что должен толкнуть дверь сам. На этот раз его не приглашают — просто позволяют войти. Когда он вошел, Дана уже сидела в дальнем от двери конце комнаты, гордо выпрямив спину.
Несколько мгновений Кейн молча смотрел на нее. Она сидела на кровати — той самой, на которой они испытали столько наслаждений. На Дане, как и на нем, была та же одежда, в которой она была у Пембертонов, — занятые своими переживаниями, оба и не подумали переодеться. Скрестив руки на груди, Дана подняла голову и обожгла его непримиримым взглядом.
Да, последним дурнем он будет, если попробует сейчас «затащить ее в постель»!
Разумеется, этого Кейн делать не собирался. Он вообще не трогался с места. Сейчас между ним и Даной — минное поле, изобилующее опасными ловушками, и любой неверный шаг погубит все его надежды. Кейн знал, что ему остается одно: говорить правду.
— Дана, я никогда не считал тебя своей «тайной любовницей». Для меня это было совсем по-другому: у меня появился уголок счастья, защищенный от чужаков, от любого непрошеного вторжения… Только ты и я.