Как в старых сказках
Шрифт:
Он отставил полупустую кружку в сторону, повернулся на спину и заложил руки за голову. На потолке плясали причудливые тени, рождаемые пламенем камина. Хозяин дома немного покряхтел, поворочался, устраиваясь поудобнее и, наконец, заговорил.
– Уж не судите строго, рассказчик из меня, прямо скажем, никакой, но… К тому же могу и подзабыть самую малость. История необычная и сложено по-чудному, все в рифму, стихи называется. Я ее в таверне услыхал, когда в город по делам наведывался, тогда ее, правда, под музыку зловещую рассказывали…
Тут Фрэд не выдержал.
– Да хватит уже ходить вокруг да около, не томи. Я засну, а ты так и не начнешь!
– Ты ж не собирался слушать! – хмыкнул Прохор.
– Передумал, да и выбора нет.
Старик прокашлялся, привлекая
– Все, начинаю.
Порою возвращает меня памятьв тот страшный летний день,когда бредя вдоль речки безымянной,наткнулся я на труп несчастной женщины.Она лежала, запрокинув свою голову,на шее рану я увидел безобразную.Откуда здесь она, босая, полуголая,какой-то грязью непонятной вся измазана.Но что за взгляд недобрый, что за ненависть,с какой покойница смотрела на меня.Воскликнул я, значенья слов своих не ведая:– Не смей смотреть, меня во всем виня!Не понимал свое я состояние,ужасный взгляд затмил мое сознание,и побежал я прочь от места этого.Свели с ума проклятые глаза ее…Бежал, пока совсем не обессилел я,но, обернувшись, я увидел эту женщину.Не может быть! Какой ужасной силоюбыл этот труп вдруг приведен в движение?И тело мертвое столкнул я в речку быструю,и понеслось оно, потоку подчиняемо.А я опять бежать, что было сил моих,и падал на пути, кричал отчаянно…А нынче глянул я в окно, со сна опухший,а под окном – размокший труп несчастной женщины!Протер глаза – виденье растворилась!Избавь, Господь, меня от тех воспоминаний!Хлещет дождь который час, бьет вода по крыше.На столе горит свеча, пламя тихо дышит.Будто вечен этот вечер…И никак душе моей не найти покоя.Слышу шорох у дверей. Что же там такое?Будто вечен этот вечер…Слышишь, стерва, голос мой? Ты ведь где-то рядом!Не стучись ко мне домой, мне тебя не надо!Будто вечен этот вечер… 88
«Воспоминания о мертвой женщине».
– Старик! – прошипел Фрэд. – А ничего повеселее нет? Ужасу нагнал, даже крысы с чердака убежали!
– Дык… – кашлянул тот. – Ну вот, сбил меня, окаянный, я забыл как там дальше.
– И слава богу! – зевнул Фрэд во весь рот и подбросил в угасающий камин еще одно полено. – Давайте спать. У нас завтра еще дел по горло.
– Это какие же дела могут быть в лесу? – заворочался лесник.
– Государственной важности! – закутался в тулуп писарь. – Королевский ягодник и грибник пропали. Я их ищу.
Тут закашлялся шут.
– Ну-ну, – хрюкнул старик. – Ищи…
А уже через минуту избу наполнил громкий храп хозяина дома и дворцового бумагомарателя, и кто заливался пуще, еще можно было поспорить.
Проснулся писарь оттого, что в полной тишине раздавался жуткий вой. Фрэд сел и протер глаза. Поленья догорели, и лишь угли еще еле теплились в жерле камина. Заспанный летописец растолкал шута.
– Слышишь? Говорю тебе, это
– Буди, мне не мешает, – отмахнулся Прохор и засопел, повернувшись на другой бок.
Тот встал и прошлепал в сторону хозяйского топчана, опрокинув кружку, которую оставил шут. Ругнувшись, Фрэд добрел до старика и потряс его за плечо.
– Эй, проснись! – зашептал он.
– Уйди, а то прокляну! – гаркнул дед, но глаза открыл. – Чего тебе, злыдень, не спится?
– Волки за окном!
Хозяин сбросил ноги на пол, прислушался и почесал проплешину.
– Действительно, пришли уже.
Он влез в сапоги, накинул зипун, что использовал вместо подушки и, улыбнувшись, вышел в ночь, громко хлопнув дверью. Фрэд постоял еще немного, почесывая зад, и уже собрался увалиться спать, как вернулся лесник. В одной руке он держал коптящий факел, а в другой однозарядное ружье.
– Собирайся, – прошипел он писарю и махнул стволом в сторону выхода.
– Я… я не охотник. Перо мое оружие, – стал оправдываться тот.
– Пошустрее говорю, выходи, приятель. Мои серые друзья пайку требуют.
У Фрэда затряслись ноги, и он от страха и неожиданности потерял дар речи. Его глаза стали искать спасения, а рот беспомощно открывался, как у рыбы, попавшей в рыбацкую сеть. Он хотел позвать шута, но слова застряли в глотке. На негнущихся ногах писака прошлепал к дверному проему, и старик вытолкал его наружу.
– Иди, писатель Гудвин! – и лесник закрыл за собой тяжелую, дубовую створу.
Глава четвертая
Гроза не спешила уходить, она кружила вокруг вотчины лесника, словно заговоренная, то стихая, то бушуя в полную силу.
Свинцовые тучи плыли по ночному небу. Иногда, буквально на миг, из-за них выглядывала луна и бросала свой бледный свет на землю, но тут же снова скрывалась за грозовой завесой. Она, словно узник, пыталась вырваться из темницы, но зоркие темные стражи продолжали нести свой ночной караул, пресекая все попытки сбежать. Где-то вдалеке свои разноцветные узоры плели сполохи молний, пробиваясь сквозь стену дождя, а воздух сотрясали оглушающие раскаты грома. Деревья гнулись, словно они всего лишь колоски на поле. И где-то среди всего этого ужаса таились серые хищники, что подпевали шквальным порывам ветра.
Фрэд буквально съехал по скользким ступеням и ступил в лужу. Грязные брызги разлетелись по сторонам, оставив на штанинах потеки. Редкие дождевые капли на лице писаря смешались со слезами, выступившими от страха.
– Н-не н-надо… Что вы хотите сделать? – проплакал Фрэд.
– Я? – спросил лесник, злобно ухмыляясь. – Собачек покормить. Иди, давай, за дом.
Писарю пришлось подчиниться. Да и выбора у него особо не было – вороным глазом смерти смотрел на него ствол заряженного ружья злобного деда.
– Но почему я?! Там вон шут есть, а я еще молод… И не пожил-то толком! Зачем я, вообще, поступил на службу во дворец?! – грязь под голыми ступнями Фрэда зловеще хлюпала. Одной рукой он опирался на скользкие бревна сруба, а другой вытирал слезы. – Что же это такое происходит? Может, я просто сплю? Я сейчас проснусь. Ну же! Нет, это не может быть правдой. Какая нелепая смерть. Мама!
Стенания летописца прервал лесник. Сильнейшим ударом приклада в спину, он опрокинул будущий волчий ужин на землю. Фрэд рухнул на колени, как срезанный хорошо наточенной косой стебель ромашки, погрузив руки в жижу, которая покрыла всю поляну. Что-то больно кольнуло его ладонь. Дрожащие пальцы нащупали некий предмет и извлекли его из воды.
Глаза писаря наполнились еще большим ужасом: его ладонь сжимала большую кость. Он начал судорожно копошиться в луже, извлекая оттуда все новые и новые останки, отбрасывая их в сторону. Фрэд все еще лелеял в глубине души надежду, что это всего лишь злая шутка. Вот сейчас лесник засмеется, опустит ружье, и они пойдут в дом, где тепло и уютно. Вот его рука наткнулась на что-то округлое. Летописец чуть не умер на месте: на него смотрели пустые глазницы человеческого черепа, который скалился двумя рядами гнилых зубов.