Как в старых сказках
Шрифт:
Факелы и лампы нещадно коптили потолок и стены Трапезной залы. Даже ароматы яств не в силах были перебить запах сгоравшего масла.
– Когда уже мастер запустит это свое скр… элетр… Тьфу, мать его! Электричество! Все тянет и тянет… Вонь уже по всему замку от копоти, сколько не проветривай.
– Так без денег ничего не получится, – вымолвил шут.
– Сколько ж ему еще нужно?! – вспылил король. – Я казначею давал указ выдать мастеру тысячу монет. Еще надо?! Дождется этот изобретатель, честное слово!
Августейший был не в духе и безо всякой охоты тыкал вилкой в зажаренный бок молочного
– Ты какой-то грустный, – спросил шут.
– А чего веселиться? – отмахнулся Генрих. – Супруга перестала обращать на меня всякое внимание, вон, только брюхо набивает… Кстати, ты не забыл о моей просьбе?
Прохор перешел на шепот.
– Ни в коем рази. Пока ничего утверждать не могу, я же только начал слежку, но кое-что могу сказать наверняка, – Генрих весь обратился в слух, поправляя слюнявчик. – У тебя будет наследник!
Король выронил вилку, закашлялся и едва не упал со стула, который придержал ловкий балагур. Августейший хлебнул вина и уставился на слугу, выпучив глаза.
– Окстись, языкастый!
– Да ты сам посмотри! – шут скосил взгляд в сторону государыни. – На солененькое потянуло, нервная вся – однозначно понесла, к гадалке не ходи!
Генрих погрустнел и схватился за голову.
– Беда…
– Ты чего не рад? Сам же хотел наследника, а теперь кривишься, будто уксуса выпил!
– То-то и оно! – вздохнул сюзерен, со всего маху вонзая нож в поросячий бок. – Подложил мне кто-то свинью. Голубь, мать его так! Теперь все придворные шептаться начнут, мол, интересно, кто это рога королю наставил…
Шут снял свой колпак и почесал затылок, запустив ладонь в рыжие кудри.
– Все тебя учить надо, – Он посмотрел на государыню. – На собрании во всеуслышание скажи Изольде, что сегодняшняя ночь была великолепна. Пусть потом у кого-нибудь язык повернется сказать что-то непристойное в твой адрес, махом познакомим с палачом.
Генрих с надеждой посмотрел на своего слугу.
– Думаешь, выгорит? Я-то ведь буду знать правду.
Шут сплюнул на пол.
– Тебе что важнее, что ты знаешь, или что про тебя придворные говорить будут? То-то и оно! Сделай, как я сказал. Потом известие о беременности госпожи все воспримут спокойно. И хватит издеваться над поросенком! – Прохор отодвинул блюдо с несчастным свиненком, который был уже истыкан, как дуршлаг. Весельчак посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут нам надобно быть в Тронной Зале. Министр прибудет и прочие королевские дармоеды. Пойдем, Генрих.
Августейший согласно кивнул, бросил на стол слюнявчик и встал, поправив горностаевую мантию.
– Дорогая, обратился он к супруге. – Жду тебя на совещании.
– А без меня никак? – спросила Изольда, вытирая свои алые губки. – Мне что-то нездоровится.
Король хотел уже согласиться и разрешить жене не приходить, столь жалобна она посмотрела на благоверного, но Прохор зашипел
– Никаких отговорок, это не займет много времени. Заодно пообщаешься со своими фрейлинами. Жду через… – правитель Серединных Земель посмотрел на шута.
– Через десять минут, – пришел тот на помощь своему господину.
И Генрих в сопровождении Прохора покинул обеденный зал.
От витражей по стенам прыгали разноцветные блики, звук шагов разлетался по лестнице, отражаясь от сводчатого потолка. Тяжело дыша, король переступал со ступеньки на ступеньки, опираясь на руку своего верного шута. Суставы ломило. Еще треклятая мантия обвивалась вокруг ног, и от тяжелой короны болела шея. В общем, чувствовал себя сюзерен не очень хорошо, не помогало даже лечение грязями, хотя лекарь утверждал обратное, обмазывая величественные телеса зловонной болотистой жижей. От запаха тины, который уже въелся в кожу, не спасали даже всевозможные духи, что августейший выливал на себя целыми флаконами. Королевский парфюмер не спал ночам, изыскивая новые ароматы, лекарь готовил все новые мази, а Генрих по-прежнему хирел.
– Я подозреваю, что меня кто-то сознательно травит, – вдруг произнес сюзерен. – Ты так не думаешь?
– Нет, я-то себя нормально чувствую. Всю твою еду пробуют десятки людей, в том числе и твой покорный слуга. Если бы дела обстояли так, как ты говоришь, то в королевстве либо жили одни доходяги, либо все уже умерли бы давно.
– Не поспоришь, – вздохнул Генрих и толкнул массивные позолоченные створы дверей, ведущих в Тронную залу.
Часы на улице пробили девять часов утра.
Едва король вступил в помещение, придворная знать, что уже собралась и толпилась возле окон, замолчала и склонилась в приветственном поклоне. Августейший прошаркал по мрамору, уселся на трон и взял в руки скипетр и державу. Он обратил свое внимание на то, что его драгоценная супруга появилась тут раньше него и довольно хихикала и улыбалась, несмотря на утреннее недомогание. Генрих решил последовать совету своего шута.
– Ваше Высочество, – сказал он, и Изольде пришлось прервать свою беседу. – Сегодня ночью вы были великолепны! Вы, однако, шалунья!
Королева залилась краской и поспешила укрыться за веером. Десятки глаз воззрились на нее, чем сильно смутили и заставили отвернуться. Шут одобрительно кивнул господину и показал большой палец. Тот широко улыбнулся.
– Один ноль в твою пользу, – шепнул Прохор, развалившийся на приступке возле ног хозяина.
– Однако приступим к государственным делам. Что нового в королевстве? – спросил Генрих, и перед ним вырос Главный Министр, как всегда в идеально чистом мундире и при оружии. Он залихватски закрутил усы и отрапортовал.
– Все спокойно, Ваше Величество! Граница на замке и все такое!
– Это радует, – сюзерен откинулся на спинку трона. – А как у нас обстоят дела с финансами?
Придворные зашушукались и вытолкнули на середину залы казначея в малиновом сюртуке, и треуголкой на голове. Тот отбил поклон, блеснув золотыми пряжками на туфлях. Этот остроносый франт с куцыми усами поправил монокль и, вздохнув, произнес.
– Мой король, совсем-совсем плохо, да. Налоги надо поднимать, казна скудеет, – и вновь поклонился.