Как вы мне все надоели !
Шрифт:
А кот соскочил со стола и - в угол, мокрый хвост вылизывать.
– Пошли отсюда, - сказал Дедуля, сдирая шаль с окна.
– Нам здесь делать нечего.
– Да, сейчас вам тут и впрямь делать нечего, - согласилась бабка. Привораживать Денизу я не стану. Ни к чему это. Но травку одну тебе, парень, дам. Настоишь на крепком красном вине - хороша будет раны промывать.
С тем и вышли Жилло с братцами-воришками из старухиного подвала.
– Я же сам видел, как Дениза сюда забежала, - пожаловался Малыш. Как сквозь землю провалилась.
Тут
– Под землю и провалилась, - усмехнулся он.
– Пошли в погребок, она давно уже там. И точно, есть захотелось. Горяченького бы чего...
Понял он, что есть между бабкой-колдуньей и Денизой какой-то тайный сговор, так что угрозы свободе Малыша тут не предвидится.
Огибая квартал, чтобы попасть в погребок, поймал Дедуля за шиворот мальчишку-газетчика. Тот как раз бежал из печатни Коронного замка с пучком свеженьких "Думских ведомостей". Взяли у него Жилло с Дедулей сложенный вдвое листок - и первым делом в краске вымазались.
Была в листке приятная новость - отменялось цветное платье, в котором до сих пор ходили крестьяне. Поскольку между ними и горожанами было равноправие - и им предписывалось носить штаны, камзолы и кафтаны установленного образца, которые куда как практичнее их нарядов. То же касалось и женщин.
Тут Жилло с Дедулей заспорили. Жилло утверждал, что в белых штанах и рубахе, с белым же узорным жилетом куда удобнее пахать и косить, чем в кафтане. Дедуля был на стороне Думы - кафтаны установленного образца неяркие, но и немаркие. Серенькие, коричневые, удобного покроя. Тут он против равноправия не возражал. Самый подходящий наряд, чтобы с украденным кошельком в толпе затеряться.
Представил себе Жилло, как крестьянам, вассалам старого графа, объявят полмесяца спустя эту новость, и стало ему уныло. Выходит, алые, бирюзовые, изумрудные, лиловые юбки в огонь полетят, что ли? И вышивки, которые от бабки к внучке передаются? И плащи зимние, огненно-рыжие с меховой оторочкой? Тоскливо это все, однако...
Перекусили все трое в погребке. Однако Денизу почитай что и не видели - она хозяйничала на кухне. Иногда выглядывала, правда, присматривала за порядком. И видно было, что вся суета в погребке ей очень даже нравилась. День перевалил за середину - не сидеть же за столом до ужина... Встали трое, расплатились, ушли.
Следующим на очереди был ювелир. Настоял Жилло на том, чтобы отдать старику всю коллекцию - тот ведь честно в Коронный замок поехал.
Принял его ювелир, лежа в постели. Совсем от потрясений расхворался.
– Ну, - говорит, - ну!.. Ну, не верил, что ты мне все отдашь!
– Это ты, старый хрен, мне голову с доносом морочил и графа под топор подставлял, - без всякой вежливости отвечает Жилло.
– А теперь граф - жив, коллекция - у тебя, каждый остался при своем. И век бы я тебя больше не видел!
Повернулся и прочь наладился.
– Постой!
– пищит из-под перины ювелир.
– Постой, говорю! Иди сюда, сядь рядом. Тебя ведь
– Жилло, - отвечает графский слуга.
– Слушай, Жилло, ты меня сейчас на мудрую мысль навел. Я ведь кто? Я старый больной человек, и единственное, что мне в жизни дорого - эта вот коллекция, - начинает причитать ювелир.
– А я уже говорил тебе, что для нас, пожилых людей, значат произведения искусства, прекрасные образцы, с создателями которых мы состязаемся...
Послушал Жилло, послушал - так получается, что за перстень с золотым цветком не то что графа молодого - полк молодых графов следовало уморить. Потому что перстень - шедевр, а граф - молодой балбес.
– Ты от хворости своей уже неведомо что несешь, - буркнул Жилло. Выздоравливай, да больше мне на дороге не попадайся!
– Да постой ты!
– прямо взвыл ювелир.
– Ничего ты не понял! Я же тебя наследником сделать хочу!
Жилло окаменел.
– Этого еще недоставало, - отвечает.
– Что же мне, на старости лет к тебе в ученики идти? Колечки с камушками мастерить?
– Это не требуется. Главное - чтобы ты цену моей коллекции осознал! Я долго искал такого человека, чтобы ее не разбазарил бездарно, а сберег. Вот, нашел! Ты же ее сбережешь, Жилло?..
Вытянулась из-под перины старческая рука, вцепилась в полу кафтана, глаза больные смотрят снизу вверх - в лицо Жилло. Ну, только что не плачет вредный старикашка...
– Не нужна мне твоя коллекция, - пытаясь отцепить руку, заявляет Жилло.
– Может, тут за каждый камушек чьей-то кровью плачено? Я же тебя, поганца, не первый день знаю! Предатель ты, и ничего больше.
– Да, Жилло, ты прав, Жилло, но жизнь человеческая коротка, вот вроде моей, а искусство вечно, и потому на первом месте должно быть именно святое искусство...
– принялся канючить ювелир.
– Перед искусством моя совесть чиста!
– А провались ты в болото!
– рявкнул Жилло, вырвался - и к двери.
– Стой!
– уже куда более бодрым голосом заорал вслед ювелир.
– Я старый и больной человек, я, может, при последнем издыхании, но я сейчас встану и за тобой следом поплетусь! И я буду идти за тобой, пока ты не согласишься стать моим наследником! Только ты и сумеешь сберечь коллекцию!.. Вот умру, таскаясь за тобой, - что ты на это скажешь? А ведь умру, право, умру! И коллекцию мою разграбят, продадут по одному перстеньку...
– Но почему ты так решил?
– пораженный отчаянием ювелира, спросил Жилло.
– С чего ты взял, что я буду беречь твою дурацкую коллекцию? Да я, когда в кошельке пусто будет, без всяких угрызений совести ее распродавать начну!
– Не начнешь, - твердо сказал ювелир.
– Ты хотя бы посмотрел, что у тебя такое в карманах лежало?
– Еще чего, - пожал плечами Жилло.
– Что я, девица на выданье, что ли - побрякушками развлекаться?
– А ты посмотри, посмотри, миленький...
– и ювелир потыкал пальцем в сторону стола, где кучкой лежали цепи, пряжки, браслеты и прочие блестящие штучки.