Как я учился на ошибках
Шрифт:
Напившись, он медленно отходил в сторону, а к трубе подходили остальные "аксакалы". Между ними ощущалась некоторая незлобная конкуренция: они слегка мешали друг другу наслаждаться потоком воды, выходящим из трубы. Но, тем не менее, воды, конечно, всем им хватало, и, утолив жажду, они тоже отходили от скважины.
И только тогда остальные члены стада стремительно окружали лужу, а наиболее решительные подходили к самой трубе, и все с упоением пили и пили до полного утоления жажды. А после этого стадо неторопливо куда-то уходило.
Но больше всего нас интересовали верблюды. Эти
Однажды наша лаборантка, двадцатипятилетняя Валечка, попросила меня и еще одного нашего сотрудника посадить её на верблюда и сфотографировать. Мы вдохновенно откликнулись на её просьбу, уверенные, что это не станет серьезной проблемой. Решили, что распределим наши роли следующим образом. Мой коллега будет подсаживать Валечку на верблюда, а я буду стоять перед этим "гордым кораблем пустыни" и отвлекать его внимание, чтобы он оставался совершенно спокойным в ходе нашей ответственной операции.
И вот в какой-то момент мы приблизились в степи к одному из верблюдов и начали действовать. Мой коллега и Валечка очень медленно и тихо приближались к его правому боку, а я встал перед его мордой и начал с ним беседовать. Естественно, я уже не вспомню, что именно говорил ему, но это, конечно, был добрый, дружелюбный монолог, который, как мне думалось, радовал и даже несколько усыплял верблюда.
Надо сказать, что он смотрел на меня с интересом и слушал со вниманием... но лишь до того момента, когда остальные двое участников операции подошли к нему
вплотную. Когда же это случилось, он повернул голову и начал внимательно смотреть на них.
Тогда я продолжил свое обращение к нему более громким голосом. Он вновь повернулся ко мне. Я подал взмахом руки сигнал: начинайте посадку. Коллега поднял Валечку, и она стала карабкаться на верблюда.
Тут он всерьез заволновался, начал часто поворачивать голову то к ним, то ко мне. Возможно, я вообще перестал бы теперь привлекать его внимание, если бы, осознав, что он потерял всякий интерес к моему монологу, не изобразил нечто вроде танца папуасов.
Вдруг, повернув голову в мою сторону очередной раз, верблюд низко опустил её, а затем резко вскинул. И - о, ужас!
– в те секунды, когда его голова перемещалась из нижнего положения в верхнее, из пасти изверглась на меня какая-то зеленая, травянистая на вид масса. Я, конечно, отпрянул, пытаясь стряхнуть этот сюрприз с головы, лица и одежды. Мои друзья, естественно, прекратили свои действия и поспешили отойти от верблюда.
Увидев, что мы от него отстали, верблюд невозмутимо стал лакомиться очередным кустиком колючки.
...Лицо и голову я отмыл без особого труда. А мои выходные рубаха и брюки, к сожалению, остались с несмываемыми пятнами...
* * *
Не знаю, как сейчас, но в годы моих бесчисленных командировок в нефтяные и газовые регионы Западной Сибири я видел там, в новых городках и рабочих поселках, множество бездомных собак. Иногда они бродили в одиночку, но, пожалуй, чаще целыми стаями.
Почему их было так много? Полагаю, что, прежде всего, в результате частого переселения людей на просторах Западно-Сибирской низменности. К примеру, приехал парень работать в Нижневартовск, поселился в бараке-общежитии, и случилось так, что появился у него четвероногий дружок, который мог и не претендовать на жизнь в доме, поскольку был по своему происхождению прекрасно приспособлен к северным зимам. Радовался, что хозяин, когда не на работе, не забывает его покормить. Но вдруг хозяина переводят работать на новое нефтяное месторождение, а жить ему теперь предстоит в поселке Радужный. Ему абсолютно неясны предстоящие жилищные условия, да и всё прочее. Он погладит на прощание своего временного дружка и улетит на вертолете. А дружок даже не сердится - знает жизнь. Лишь погрустит немного и прибивается к стае бездомных собак...
Однажды я находился в командировке в северном городе Ноябрьске, расположенном в Ямало-Ненецком автономном округе. В то зимнее утро я шел по улице, и мою голову грела огромная меховая шапка с пушистым собачьим мехом, которую подарил мне сын специально для поездок на Север. Неожиданно одна большая бездомная собака обратила на меня внимание. Поняла, что моя шапка сделана из убитой "соплеменницы" - и, думаю, её переполнило возмущение. Она стала неотступно следовать за мной. Следовала очень близко и громким рычанием откровенно демонстрировала злобное отношение ко мне.
Стало страшно. И, проходя мимо одной из автобусных остановок, я решил запрыгнуть в проходящий автобус перед самым его отходом. Так мне удалось спастись.
После этого случая я носил в той командировке только вязаную шапку...
О ДОБРЕ И ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ
Добро, подаренное людьми, окрыляет, прибавляет силы, растит в нас оптимизм, веру в свои возможности, делает нас счастливыми. Кому это неизвестно! Но если кто-то добро потребляет, значит, кому-то другому приятно и радостно дарить его. К сожалению, не каждый способен дарить добро людям. Не случайно великий философ Иммануил Кант заметил: "Только радостное сердце способно находить удовольствие в добре". Да, несет добро людям тот, чье сердце радуется этому деянию. Делая счастливым другого, такой человек становится счастлив сам.
Но жизнь - это стихия диалектики, противоречивого многообразия, в котором можно увидеть бескорыстие и корысть, верность и предательство, чуткость и бездушие, cкромность и самодовольство, интеллигентность и хамство, удовлетворенность достатком и алчность. Поэтому нередко правдой становится и разочарование в содеянном добре, ощущение его бесполезности и даже вреда, тяжесть ноши ответного бездушия, неуважения, оскорбления.
Мне понадобился немалый период взрослой жизни, чтобы по-настоящему осознать, что потребление добра - острая и сложная проблема, которую добронравный человек не может обойти, если желает соответствовать реальной диалектике человеческого общежития.