Как захватить весь мир
Шрифт:
Жанна Кардэнова и ее папа Артур катились зигзагообразно. Они вели относительно богемный образ жизни («богема» – это от французского «bohemien» – цыганский, так Артур объяснял), хоть и не были цыганами. Меняли съемные квартиры, не таская с собой посуду, лишнюю одежду и «чехлы», как папа называл всякий текстиль. Разве что книги. Отец был как шпион, не оставляющий следов, явок и паролей. С внешностью и повадками мавританского принца: в каждый переезд покупали всё новое: полотенца, простыни. А еще цветы, духи, конфеты. Артур воспитывал дочь один и не видел в этом кары Божьей. «Мама очень любила
Жанна не помнила свою маму. С ее ранней смертью была связана, по правде говоря, мутная законспирированная история. От латинского «conspiracio» – отец не уставал заимствовать из различных языков, он много читал и много знал. Стоит ли говорить, что пароль и название клуба предложила Жанна?
Артур хотел, чтобы дочь впитала столько Петербурга, сколько можно, «пока мы здесь», давая понять, что это «пока» быстротечно, как река, выбившаяся по весне из своей гранитно-ледяной камеры.
Куда они только не ходили! В дельфинарий, например. Жанне нравилось, как ныряют дельфины, уходят под воду, как переворачиваются с живота на спину. Нравилось проводить рукой по их мягкой, переливчатой коже… И еще ходили в цирк на Фонтанке. Там она увидела огромного слона. Ей хотелось постоять рядом, подышать с ним одним воздухом, только чтобы это был не слон, а дельфин.
Папа выкраивал эти моменты для нее. Почти всё остальное время был на работе. Говорил, что работает в частной охранной фирме. Совсем неудивительно, учитывая охват его плеч. И руки. Каждая – пол-Жанны.
Виделись они нечасто, и девочка росла самостоятельной. Готовила, убирала. Сама в прачечную, в магазин. Сама в школу, сама из школы.
В метро Жанна тоже ездила самостоятельно. Тем более всего одна станция. Папа ждал на Василеостровской. Они договорились встретиться там и пойти в какое-то очень особенное место. Какое именно, не сказал.
Она спустилась по эскалатору вниз. Вошла в первый вагон в самую первую дверь. Села на место, откуда в водительское зеркало на нее смотрел машинист. Он был очень похож на отца, только блондин. Машинист улыбнулся девочке в отражении, и она – в ответ. А потом вдруг кивнул ей в сторону двери: выходи! Жанна ему беззвучно вопросительно:
– Что?
Он:
– Выходи, выходи!!! – И рукой махнул. – Ну же, давай!!!
«Станция Невский проспект. Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Василеостровская». Жанна метнулась к выходу. Замерла. И выскочила всё-таки.
Час пик. Шумный поток людей. Зачем выскочила? Сама не поняла.
Пришел следующий поезд. Она вошла в него. Состав тронулся, въехал в тоннель, но вдруг резко остановился на полпути. Поначалу никто не нервничал, но… вдруг запахло серой, дымом. А потом… вроде того, как пахнет сгнившими овощами в подвале. Всё заволокло гнилью и дымом. Люди стали выбивать окна, выпрыгивали, вываливались наружу. И кричали. Незнакомый мужчина подхватил Жанну на руки, вынес из вагона и осторожно опустил на землю. Все побежали от дыма, толкая друг друга локтями, туда, назад к станции. И она тоже. В этом подземелье было совсем темно. Здесь пахло драгоценными камнями, рудами, которые миллионы лет зреют в недрах. Пахло драконьей
Это потом скажут: «Теракт»! А пока было совсем ничего не разобрать. Жанна выбралась на землю, как крот, ослепший от света. И оглохший. Пешком дошла до станции Василеостровская. Там всё перекрыли, оцепили. До вечера наматывала круги вокруг. Повалил снег с дождем. Она спряталась под козырек парадной напротив. И в каждом, через одного, прохожем узнавала отца, пару раз даже выбегала из-под навеса, чтобы кинуться ему на шею. Чтобы он поднял ее на руки и сказал, что всё это был сон, это всё приснилось.
Дальше были похороны. Были неизвестные знакомые отца с их сочувствием и обещаниями, которые дают только скромным, которые не напомнят и не потребуют. Были свечи, ладан, сырая земля. После стало так серо и мрачно, как может быть только в Петербурге. Навязчивая мысль душу продать за одно доброе слово не выходила из головы… но телефонные номера не отвечали… Женщина, которая сдавала им с отцом квартиру, стыдливо, но четко попросила съехать.
Жанна не знала, куда ей идти, и пошла на очередное заседание клуба. К вечно распухшим губам добавились распухшие раскрасневшиеся глаза, и они блестели в потемках, пока Винсент еще не включил фонарь. Даня достал из рюкзака конфеты, сыпал ей в ладони и мимо. А Жанна кричала Винсенту, потому что хотелось кричать:
– Ты же видел, как старушка продает на рынке живую воду!!! Ты же говорил: мертвые пташки начинают щебетать и смотреть в небо. Где эта старушка, где?
– …Она умерла.
Существа без ручек и ножек
– И у тебя совсем никого нет? – одноклубники спрашивали.
– Я не знаю, есть ли у меня какая-то родня. Когда я была маленькая, мы часто ездили к бабушке с дедушкой. Но они умерли, и их дом в горах давно продали. А детский дом – это так страшно… – Жанна вздохнула, и большие глаза опять наполнились слезами.
– Живи у меня! – Винсент сказал неожиданно. Даже для себя самого.
– Серьезно???
– Да без проблем!
Фактически Винсент жил прямо под чердаком, только старый дощатый настил отделял его квартиру от тайной комнаты. Получается, им нужно было спуститься вниз всего на один этаж.
Так Андрей Николаевич и Элла Вадимовна Оболенские стали для Жанны официальными опекунами. Кажется, они даже получали за нее какую-то материальную помощь, впрочем, об этом не принято было говорить. Встретили девочку поначалу с осторожностью, сердобольностью (сирота ведь), но скоро привыкли.
– Жанночка, будешь кофе? – спрашивал папа Вити (то есть Винсента).
Это был мужчина с тонкими, угловатыми, но не лишенными привлекательности чертами. «Голубая кровь». Вместо воды он разбавлял кофе водкой и довольно тянул ей чашку. Винсент сидел рядом. С растрепанными волосами, в рубашке, расстегнутой на все пуговицы, и был похож на отца. Они оба весело гоготали.
– Нет, спасибо, Андрей Николаевич!
Иногда по вечерам Андрей Николаевич вваливался в квартиру пьяный, падал на колени и ноги жене целовал от ступней и выше: «Не ругай, не суди меня, пожалей!». Такая сильная любовь.