Как женились Чекмаревы
Шрифт:
Игнат молча заступил на его место.
Катя улыбнулась.
"Чему только не обучит война, чего только не приходится делать мужикам и даже девкам... инструмент в одной руке, винтовка в другой, - думал Игнат, с печальной снисходительностью и вроде даже гордостью следя за неотработанными движениями своей помощницы Кати.
– Да как же все это случилось?"
Смущаясь его жалостно-виноватых взглядов и горьковатых недоговоренностей, Катя в перерыве с тревожным самолюбием спросила, почему дядя Игнат нынче кругом да около петляет.
–
– Самой нужен.
– На свадьбу? За него наладилась?
– Игнат свихнул повеселевшие надеждой глаза в сторону Афанасия. Со стариковским постоянством Игнат все еще держал в уме свое давнее намерение заполучить Катю в снохи.
– А что? И он неплох, да не сватает.
– Хотя слова Кати были обычным девичьим двусмысленным отшучпванием, чтобы не обижать родителя парня, Игнат вдруг уловил в ее тоне, в улыбке возможность срастить судьбы Афанасия и ее. Разжигая огонек в душе ее, он нарочито пропаще махнул рукой:
– Пока дождешься его внимания, усохнешь вся. Как древнеегипетская царица запеленатая. Хватайся за меня, покуда не прокис окончательно... Знаешь, я внушал Афоньке-дураку насчет тебя, а он дурачок... стесняется, видно. Ты взгляни на него попристальнее, чтоб заморгал удивленно...
– Чую, скоро с нами все кончится...
– Побил бы я тебя за глупость, да жалко: ладная ты девка! Вроде родная.
Затуманенно глядела снизу вверх большими глазами, не по-женски мудрыми в эту минуту.
С рассветом над головой завыла сирена воздушной тревоги. Игнат полез под железные листы в углу - там было место его и Кати. Заманивая, махал ей рукой.
Но Катя, расстегнув робу, сняв каску, распушив черные волосы, шагнула к пролому в стене.
– Иди сюда!
В худую крышу он видел, как свалился на крыло самолет, потянуло его косо к земле. Выронив бомбу, он тяжко, будто хрустя всеми суставами, выбирался из пике.
Стена цеха вывалилась.
Игнат, сгорбясь, как поджарая борзая, подлетел к Михеевой. Накинул брезентовую робу на голову, скрутил метавшиеся руки и, не щадя молодого тела, засунул ее под листы в угол.
– Распсиховалась... я тебя приведу к знаменателю...
Потух тот противоестественный многослойный грохот, который возникает при налетах от рева моторов, выстрелов пушек, рвущихся бомб и истеричного завывания сирен. Постепенно вызвучивались прежние звуки людских голосов.
– Держись, Катька, для нас это только запевка, песня впереди. Усмехнись на Афоньку, на Пашку.
В перекур сели на крутом берегу - внизу блеснила мелкочешуйчато Волга.
– Широкая?
– Игнат кивнул на реку.
– Я переплывала, - отозвалась Катя.
– А нынче можешь переплыть с левого на правый, а с правого на левый не вытянешь. Надо через Берлин грести. Ну, а если тяжело ранят, перевезут, если, конечно, немец промахнется бомбой.
– Все равно остаюсь.
Ласково похлопывая Катю по плечу, Игнат
– Обучу тебя по-пластунски утюжить землю. Жмись к ней, матушке, крепче, и она не даст тебя в обиду.
– Дядя Игнат, почему хорошо со старыми людьми?
– Потому что не старые они.
Катю приписали к рабочему батальону, которым командовал Николай Рябинин.
Жизнь в отряде равновесилась уставом, упрощенной и крупной добродетелью: презрением к смерти.
Помогала Кате привычка сызмальства жить по закону - в семье, школе, на работе. Не раздражая командиров, научилась она исполнять приказы с легкостью, не поступаясь своим личным достоинством. Даже Рябинин, весь от поступков, мыслей до сновидений военный, всегда огорченно готовый встретиться с военной безграмотностью гражданских, составлявших его отряд, даже он не мог придраться к Михеевой, хотя на первых порах она вместо поворота направо поворачивалась налево. Сдержался он, не пустил в ход древнейшее, как сама армпя, остроумье:
мол, непонятливым навешивают на левое ухо солому, на правое - сено и команду подают соответственно: сено! солома!
– Не забывай, что ты левша, и тогда юлой поворачиваться будешь, сказал Рябпннн.
– Потренируй меня.
– С удовольствием!
На полянке всласть покомандовал он Мпхеевой, любуясь сильными стройными ногами, подобранной грудастой фигурой. Ее вогнал в пот и сам, проделывая вместе с нею все упражнения, взмылился, как скаковой конь, одолевший не один десяток верст. Открыл ей тайну, как надо отдыхать после большого перехода - лечь, ноги на кочке или на бугорке свободно раскинуть, доверительно расслабившись, пусть ветерок обнюхает тебя с пяток до прижмуренных глаз.
15
Немцы вышли к Волге выше поселка, оттеснив полк майора Хмелева к пристани и заводу. Имя Хмелева часто упоминалось в сводках, и Игнат Чекмарев проникся надеждой повстречаться с ним.
Немцы за горой пообедали, покурили и начали обстрел поселка и завода. В ребристых перекрытиях цеха взорвался снаряд, загрохотало железо, засвистел ветер.
Игнат отодвинул котелок с похлебкой, раздумчиво поглядел на сына, на Катю Михееву.
– Спокойно поесть не дают, проклятые аккуратисты.
– Твой стол за Волгой, батя.
И хоть Игнат ждал подобных слов от Афанасия, теперь как-то оробел. Пальцы тряслись, заправляя трубку.
– Ты ба лучше фрицам приказал уйти домой. На старика шуметь отваги немного надо.
– Да уж на тебя много нашумишь...
В кладовку в сопровождении офицера и Павла Гоникина вошел майор Хмелев.
– Вот тут и будет штаб, - сказал он офицеру.
Игнат поднялся, шагнул к Хмелеву.
– Вот где довелось свидеться?!
Хмелев, оторопев, оглядывал крупного старика, увешанного автоматом, кинжалом и гранатами. Не сразу он припомнил, где и когда видел этого бравого деда, - все лето полк не выходил из боев.