Как женились Чекмаревы
Шрифт:
Сколько их было, войн-то? Вот возьми меня...
Поплавок удочки пополз к тростнику, и Фрол косолапо, приседая, как старый кот, стал красться к удилищу, забыв Афанасия и свои былые ратные подвиги.
Афанасий вылез на кручу под упруго прохладные крылья ветра, не пытаясь разобраться в том, почему спокойнее и отраднее у него на душе.
Человек двести женщин в разноцветных одеждах и подростки, поскидав рубахи, отложили кирками и лопатами суглинистый берег, выравнивая взъезд от реки в поселок. Закончив работу, сели завтракать, развязывая узелки с едой. Афанасий подошел к мачехе и отцу, расстелившим холстинку на траве, поел
По занятости ли, потому ли, что в жизни отца произошли изменения и сам он жил бивуачно в комнате рядом с райкомом, но только виделся с родителем редко. И после каждой, все менее продолжительной и все более натянутой встречи с батей он с грустью чувствовал, как жизнь дальше и дальше относит его от родителя, все невнятнее становились для него настроения, взгляды, навыки отца.
"Нет, этого не должно быть... иначе я совсем осиротею".
Прощаясь, раскачивая тяжелую руку бати, Афанасий дивился вечности реки, живучести садов, дубам в парке, посаженным пленными наполеоновскими гвардейцами. А вон те, у церквушки, с петровских времен зеленеют темновато. Пугачев становая под дубами. Никогда так близко и доверчиво не приближалась к Афанасию невыразимая тайна прочности, долгожительства жизни. По холмам и взлобкам круто проросли в небо пушки зенитной батареи.
Синел и накалялся воздух.
Слипались глаза у Афанасия после бессонной ночи, и он с усилием добрался до дома рядом с райкомом. Гололобый, с раскосыми окнами, дом воплотил в себе нужду, архитектурную малограмотность и урезанную эстетику первой пятилетки.
Окно комнаты выходило к стене заводика. Когда-то купец Разгуляев огневался на певичку, взял да и поставил на площади перед окнами ее гвоздильный заводик. И заскрежетал заводик, как грешник в аду зубами.
Удивился Афанасий: выпускающий ныне военную продукцию заводик заслонил от него исхломлепную за пойменными лесами даль в сизо-голубых переливах, текучую блескучесть, стремя реки и даже красную трубу родительского дома в садах.
Но горевать не было сил. В райкомовский секретарский хомут влег Афанасий со всей молодой рьяной силой, и хоть обжигал плечи, умаивался, до короткого беспамятного сна, вылазить из хомута не собирался. "Не потяну, выпрягут, стесняться не стану", - подумал, валясь на кровать. Вскоре как бы растаял в глубоком молодом сне.
С унаследованной от бати способностью спать в любое время суток в любом месте и положении беспробудно, он полностью взял свое и на этот раз. Встал, сильно потягиваясь, бодрый, без раскачки стал одеваться. Нарастающий гул самолетов уловил он своим чутким но-звериному ухом в то время, когда добривался перед зеркальцем у окна. Тонким вибрирующим звоном отозвалось стекло на просыпавшийся с неба железный многомоторный грохот.
Обгоняемый жильцами дома, спешившими в щели во дворе, Афанасий чуть замедленным шагом спустился по лестнице на бетонную плиту подъезда в то время, когда бомбардировщики тремя ярусами развернулись по-над Волгой и потянули на юг к Сталинграду.
Зенитки на курганах стреляли все разом, взахлеб, пятная предвечернее небо снежно-белыми разрывами. Приотставший от стаи бомбовоз ушел за поля, потом прямо от низкого солнца, падая на крыло, бросил в косой полет несколько бомб.
Афанасий попятился в подъезд, подпер плечом одну створку двери. С грохотом и горячим пыльным ветром слетевшая с петель дверь отбросила его в глубь
В круглой зубчатой пробоине в степе тихо в тумане поблескивал плес Волги, из-за бугра красная труба отцовского дома попыхивала дымком. Оказывается, батя ближе, чем думал временами Афанасий. Да и весь поселок вродо бы сжался.
10
На крутом спуске от райкома до Волги Афанасия два раза останавливали патрули народного ополчения, но, проверив документы, подсвечивая фонариком, тихо и значительно-милостиво разрешали идти.
И он, довольный воинской придирчивостью стариковдружинников, шел в лунной ночи мимо машин, повозок, складов и сараев. За плечистым выступом кручи окатила лицо пахнувшая речным дном прохлада. Захрустел под ногами ракушечник у изломанного окрайка. Обходя в теплой лунной светлыни сбившихся у причала детей, Афанасий услыхал певучий журчащий голос Кати Михеевой:
– Дети, на ходу не спите. Перевезем на тот берег - уснете.
"Самому бы хоть день побыть ребенком, авось погладила бы по голове", улыбаясь, подумал Афанасий.
Катя, одергивая гимнастерку, подошла к нему близко и потребовала ответа - всех ли молодых женщин пропускать с детьми за речку или некоторых задерживать?
– Матерей нельзя задерживать, товарищ Михеева.
– Ребенку положена одна мать, а не три. Что-то многим захотелось быть матерями. И как не стыдно, молодые а бегут.
– Вот горе-то, молодые покидают нас! Жаль-то какая расставаться с красавицами. Но, с другой стороны, зачем держать их тут?
С тех пор как Михеева почувствовала, что оаа правится Афанасию, она смелее и зорче стала разбираться в нем:
не признает за женщинами равных с мужчинами возможностей. Непозволительно веселым и усмешливым становится он, когда речь заходит о женщинах, будто в расцветшие луга попадает.
Подступив еще ближе к нему, Катя жгла Чекмарева исподлобья урезонивающим взглядом:
– Разве женщины не имеют права защищать Родину?
Проходившая мимо бабка толкнула Михееву, и она налетела грудью на Афанасия. Отпрянула, гневно посмурев.
– Простите, товарищ Чекмарев.
Он взял ее за руку, увел от трапа, посадил на кпехт.
– Катя, за хлопоты о детях спасибо...
– Вот еще! Как будто за спасибо работаю. И что я буду сидеть, а вы стоять?
– вскочила.
Но Афанасий усадил ее, мимоходом объяснив обязанность мужчины стоять при девушке, особенно симпатичной и в такую лунную ночь.
– Детей перевезем, и вы поедете с ними.
– Это еще что такое? Мое место на липни фронта.
Чекмареву доставляло удовольствие разъяснять ей, что желающих сражаться и умереть за Родину много, но Родина будет экономно и целесообразно распоряжаться судьбами своих сынов.
– И особенно дочерей, - улыбчиво уточнил оп.
– Вы всем женщинам так говорите?
– Вообще-то всем, но особенно вразумительно - красивым.
В разговоре с женщинами оп веселел, неожиданно для себя поигрывая словечками. В том-то и беда была, что от роду он влюбчив. Тут, видно, отец виноват: любит женщин до старости, и до того ласков и уступчив с ними, что пиши он законы, утвердил бы за женщинами решающие высоты, себя бы определил в услужение им. Больно хороши они - умом дети, душевной выносливостью - богатыри.