Как живете, дети?
Шрифт:
Вова. Мне понравился волшебный квадрат!
Майя. На этом уроке мои знания пополнились! Я знаю сегодня больше, чем знала вчера!
Сандро. Он развил во мне сообразительность! Я правильно решил Ваши задачи на сообразительность!
Котэ. На этом уроке я упражнялся в сложении и вычитании! Еще правильно решил задачи о периметрах прямоугольников!
Эка. Помните, как Вы сказали нам на уроке чтения: «Вы растете прямо на глазах!» На этом тысячном уроке я почувствовала,
Вахтанг. Мы все выросли на этом уроке!
Гига. Я буду считать дальше все уроки!
Тея. Тысячный урок оставляет во мне добрые воспоминания. Я еще больше полюбила Вас!
Тенго. А я еще больше полюбил учиться!
Смотрю на часы — скоро зазвучит мелодия электрического звонка.
— Дети, этот урок и в меня вселил мудрость. Он сказал мне: «Верь в своих воспитанников, каждый из них обязательно станет хорошим человеком!» Спасибо вам за сотрудничество, за то, что у нас получился такой интересный тысячный урок!
— Вам спасибо!
Звенит звонок.
— Давайте проводим наш тысячный урок аплодисментами и споем ему песенку на прощанье!
Дети аплодируют, как будто погрустнели даже: уходит от них тысячный урок, который поднял каждого из них на новую ступеньку. А потом поют песенку:
«Буквы разные писать тонким перышком в тетрадь
Учат в школе, учат в школе, учат в школе!
Вычислять и умножать, малышей не обижать
Учат в школе, учат в школе, учат в школе!»
Глава III. Сделать обстоятельства человечными (10 мая)
Познать себя как человека
Ты открываешь дверь моего кабинета. Каждый день в это время я жду тебя.
— Входи!.. Как дела?
— Хорошо! — отвечаешь.
Твой взгляд переходит на кинопроектор.
— Хочешь посмотреть фильм?
Это я готовлю специально для тебя. Скоро мы вместе будем смеяться над глупым волком, который никак не может поймать умного зайца.
До конца учебного года осталось пять дней. Мы расстанемся с тобой, мальчик, опять на три месяца. Но как мы с тобой прожили все прошедшие учебные дни — шагнули ли мы дальше: ты — в мир знаний и развития, я — в своем искусстве воспитания?
Вначале ты не хотел оставаться со мной. Боялся? Да, по-моему, ты боялся меня. А вдруг этот Шалва Александрович накричит на тебя или... Но ты вскоре убедился, что мне приятно с тобой быть, играть, заниматься. Я встречал тебя с улыбкой, радостно и прощался с уговором: «А как быть завтра? Ты придешь? Ну отлично, жду в это же время!» И ты приходил, нет, бежал ко мне без опоздания.
Ты начал навещать меня и дома. Приводила тебя мама, которую ты просил: «Пойдем к Шалве Александровичу!» «Но он же занят, наверное, или отдыхает... Неудобно!» — пыталась переубедить мама. «Ничего, я не буду ему мешать, просто посмотрю, что он делает!» Мама краснела, когда я открывал вам дверь: «Понимаете, не дает покоя!» Мы беседовали о разном, ты порой помогал мне в каких-то хозяйственных делах, скажем разместить книги на полках. А потом мы садились
Все твои одноклассники любят меня, я это чувствую на каждом шагу — как они общаются со мной, как с полуслова меня понимают, как выполняют мои поручения, как защищают меня. Видишь ли, я нуждаюсь в вашей защите, может быть, порой даже больше, чем вы сами нуждаетесь в моем покровительстве. Помнишь, как однажды вошла в класс завуч школы, ей что-то не понравилось у нас, и она обратилась ко мне, выражая свое недовольство: «На что это похоже! Приведите в порядок немедленно!» И тут Эка, спокойная, уравновешенная девочка, скромная и застенчивая, встала и твердым, требовательным голосом произнесла: «Мзия Самуеловна, мы все очень просим Вас впредь таким тоном не обращаться к нашему учителю!» А она умный педагог: «Простите, ребята! Извините, Шалва Александрович! Я не хотела обидеть Вас и Ваших учеников!» Она пожала мне руку и вышла из класса.
К чему я вспомнил эту историю? Да, твои товарищи любят меня. Но ты, мальчик, я чувствую, привязался ко мне крепче других.
Почему?
Конечно же, есть этому причина, и мне не трудно теперь это объяснить. Не трудно потому, что я знаю о тебе все, почти все, чтобы ставить педагогический диагноз. Отец твой в отчаянии от твоих неудач грубил тебе: «Читай нормально!.. Думай и говори так, а то...» И ты часто прятался от него под кровать. Старший брат тоже не баловал тебя: «Уходи... Отстань... Дурак... Кретин!» Во дворе ребята без охоты включали тебя в игру и выгоняли из нее при первом же случае нарушения порядка. Мать ласкала тебя, успокаивала, но больше она ничего не могла сделать.
О тебе, мой мальчик, я знаю еще и другое. Ты вовсе не злой мальчишка, у тебя доброе сердце, умеющее любить, уважать, ценить, благодарить. Но среда, в которой ты находился, заставляла, вынуждала тебя поступать именно наоборот.
Надо же защищать себя, когда нападают, восстанавливать ущемленное достоинство! Скажет кто-то тебе: «Кретин!» (а это слово, ты чувствуешь, вовсе не ласковое) — ты говоришь обидчику то же самое и бьешь его кулаками по голове. А тот начинает кричать: «Мама!» И взволнованная мать обидчика тоже не скупится на грубости: «Тебя нельзя выпускать из дома! Вот недоразвитый!» И ты показываешь ей язык.
Вот как складываются твои отношения с окружающими.
Разве это радостное детство?
А один твой сосед уверял меня: «Он несносный! Бьет наших детей! Ни с кем не ладит! Не умеет играть, только мешает детям!»
Вначале, когда в прошлом году я впервые познакомился с тобой, я был озадачен, я был не подготовлен к работе с тобой. Школа обычно старается избавиться от детей, с которыми трудно работать. Таких детей причисляют к разным категориям, каждая из которых именуется медицинским термином, и отправляют в разные специальные школы. Не сомневаюсь, мой мальчик, иной педагог поступил бы так же в твоем случае. Вначале я было подумал, что уже через месяц-другой ты усвоишь правила поведения в школе, научишься читать, писать, считать. Но я ошибся: моя методика, способствующая успешному развитию всех остальных, не оказала на тебя прямого благотворного влияния, результат никого не обнадеживал. Ты оставался пугливым и дерзким, а учебный год закончился так, что ты научился называть только несколько букв и рисовать несуразные кривые, называя их домом.