Какими мы были

crossfirehurricane

— Я рад, что нашёл тебя, — раздался стальной голос Рейгара из дверей. Эртур без эмоций взглянул на него, мыслями всё ещё в книге. Рейгар был одет в своё обыкновенное великолепие; серебряные волосы задевали его красный шёлковый дублет. Его брюки и сапоги были чёрными и такими же отменными. — Мы давно не разговаривали. Полагаю, ты сердишься на меня.

— Сержусь? — продребезжал Эртур, невесело улыбаясь. — Нет, Ваше Величество. Никогда. — Это была лишь отчасти ложь и потому не измена.

— Приятно это слышать, — ответил Рейгар и подошёл к нему. — Я пришёл спросить, поедешь ли ты с принцем Дораном в Дорн.

Эртур поморщился. Ему очень хотелось отправиться

в Дорн, но он не возвращался туда уже больше года. Это было трудно — встречаться с людьми своей родины лицом к лицу, прекрасно зная, что не один и не два из них ставят ему в вину его связь с Рейгаром. Было много и таких, кто считал его честным. «Он просто выполняет свою работу», говорили они. «И выполняет её прекрасно».

— Не думаю, Ваше Величество, — ответил он. Он хотел уехать, но не в Дорн.

Рейгар кивнул.

— Вот и хорошо. В любом случае, я предпочёл бы, чтобы ты был здесь. — Он подошёл ближе, взглянув на Белую книгу. — Что там говорится?

— Почти всё, — уклончиво ответил Эртур.

— Я вижу там сплошное одобрение, хотя и не мог ожидать меньшего.

Лесть — старый трюк, от которого Эртур устал до смерти. Перед ним действительно был список его достижений, и, возможно, они заслуживали похвалы, но ни одно из них ничего для него не значило.

— Полагаю, Вы собираетесь сказать, что я должен гордиться, — ровно произнёс Эртур.

— В твоём положении гордость была бы небезосновательной, — ответил Рейгар.

— Я убил Улыбчивого Рыцаря, — сказал Эртур, указывая на строчку в книге. — Мой меч, именуемый Рассветом, переходил из поколения в поколение моего Дома, и он тяжелее, чем прочие великие мечи. Меня прозвали Мечом Зари, единственного из моего Дома. — Он назвал некоторые свои «достижения», но не почувствовал ничего сродни гордости. — Ничто из этого не имеет для меня значения, — признался Эртур, помрачнев. — Ничто это, по правде, не имеет значения. Когда потом люди посмотрят на это, они увидят ещё одного рыцаря, верного своему королю. Я не горжусь всем этим. — Что же это всё значит? Совсем ничего, вот что. Он будет жить и умрёт, и все эти люди будут помнить его как человека, убившего сумасшедшего. Эртур не был одержим тем, что оставит после себя, но страница перед ним его не удовлетворяла. Чего-то не хватало.

— Я никогда не давал тебе поручений, где у тебя не было выбора, — твёрдо сказал Рейгар в ответ. — И я даже нахожу странным, что заслужил твоё нерасположение, когда я никогда ни к чему тебя не принуждал.

— Это не к Вам я не расположен, — ответил, нахмурившись, Эртур. — Я презираю те выборы, что сделал ради Вас. Если бы мне было суждено прожить жизнь снова, я бы выбирал совсем по-другому.

— Как например, сир Эртур? Неужели никогда не присоединились бы к Королевской гвардии?

— Не знаю, — отчаянно ответил Эртур. Там было так много клятв и так много неправильных представлений. И в том, чтобы быть рыцарем Королевской гвардии, не было рыцарства, чести и славы. Были только стыд, пассивность и боль. — Но если бы вступил, то никогда не покинул бы столицы. Если бы я остался, в этой книге было бы написано, что я спас принцессу Элию и её детей от дикого огня. — Пусть провалится весь этот длинный список бессмысленных достижений; всё, что он хотел написать на своей странице — то, что он спас свою возлюбленную принцессу, чего бы это ни стоило.

Мудрый, твёрдый голос принца Левина зазвучал у него в ушах: «Во имя Матери заклинаю тебя защищать слабых и невинных».

— Милостивые боги, — вздохнул Рейгар. — Я клянусь, что ты словно заглянул в мои мечты.

В последнее время я не прекращаю о ней думать. — Эртур бросил на него взгляд и увидел, что это правда. Его фиалковые глаза блеснули печалью воспоминаний прошлого. — Если бы она осталась жива, ты бы остался добр к Лианне и верен мне? — спросил он так, словно это был важный вопрос.

— Я никогда и не переставал, Ваше Величество, — серьёзно сказал Эртур, хотя едва ли мог убедить себя в этом. Его привязанность к Рейгару в последнее время висела на волоске. Трудно было быть преданным человеку, обидевшему свою первую жену, а затем вторую, когда обе были в основном невиновны (видят боги, что первая уж точно).

— Ты сомневаешься в себе, — сказал Рейгар, вчитываясь в его мысли. — И не одобряешь то, что я делаю.

— Моё одобрение не имеет никакого значения для Вашего Величества, — механически ответил Эртур.

— Ты знаешь, что это не так.

Его настойчивость подействовала ему на нервы, и Эртур вспомнил каждый совет, который он давал, каждый выговор, оставляющий его словно разорванным на кусочки. В нём поднялся кипучий гнев, и Эртур чувствовал, что вот-вот лопнет.

— Почему я? — спросил вдруг он, хлопнув по проклятой странице этой проклятой книги. — Почему ты надеешься на меня? Почему кто-то надеется на меня? — Он подумал о Джейме, о его устремлённых глазах и дрожащих словах от волнения при простом пребывании рядом с ним. — Я не спас женщину, которую любил, а люди воздают мне почести. Я сижу сложа руки и позволяю тебе позорить твоих жён, а они называют меня великим рыцарем. Боги, Рейгар, этого достаточно, чтобы заставить человека сойти с ума!

Эртур зажмурился. Как Герольд делал это? Как он мог стоять и быть бесстрастным и неулыбчивым, ни разу не моргнуть от ужасов Эйриса, причинённых тем, кто его окружал; ни разу не воспротивиться тем дурацким словам, что слетали с уст Рейгара? Он никогда не проявлял чувств за все те годы, что он знал его, всегда предпочитая носить маску холодного безразличия. Поистине Белый Бык.

Но был и Освелл, так охваченный чувством, что напиток стал его единственным другом. Можно было пройти ночью мимо его двери и услышать, как он скулил, шептал, стонал «Лианна, Лианна», словно он мог заставить её появиться и утешить своё разбитое сердце. Ничто не могло помочь ему: ни верность, ни, конечно, любовь.

Где же на этом спектре стоял Эртур? Он не был холоден, подобно Герольду, но и не был столь пылок, как Освелл. Эртур застрял где-то посередине, пойманный между тем, что любил и тем, что было ожидаемо. И ни разу в этом диапазоне не появлялось справедливости. Нравственность не для рыцарей Королевской гвардии. Они были обязаны только подчиняться и исполнять, независимо от собственных мыслей и чувств.

— Делай то, что принесёт тебе спокойствие, сир Эртур, — мрачно пробормотал Рейгар.

— Я не могу ни о чём думать, — признался Эртур с безудержной печалью. — Я не могу больше делать всё правильно. Слишком поздно.

«Во имя Отца заклинаю тебя быть справедливым».

О, Элия, простонал он её имя в надежде, что она снова появится у него в голове. Ты не хотела бы этого. Ты не захотела бы видеть эту жестокость. Её голос всегда призывал его быть хорошим, чтобы делать добро через свой долг. Его положение позволяет ему великую силу, а вместо этого он растрачивал её на слепое повиновение.

«Во имя Воина заклинаю тебя быть храбрым».

— Ты — великий человек, сир Эртур, — сказал Рейгар, лицом обращённый к свету, льющемуся через окно. — Я не сомневаюсь, что таким тебя запомнят.