Какого цвета небо
Шрифт:
– Ну, а я про что говорю? – удовлетворенно закончил он, и мы пошли в аудиторию.
Я сидел, слушал Левашову, даже записывал, что она говорила, и все никак не мог перестать думать про этот шар, зажатый в двух плоскостях. Так и видел, как он то вращается, то скользит, то начинает двигаться в сторону, обратную той, в которую идет одна из плоскостей. Оказалось, что, меняя движение плоскостей, коэффициент трения и диаметр, можно заставить шар двигаться как угодно. Даже хотел, помнится, тут же на лекции достать Казин клочок бумажки,
По средам мы не занимаемся. После ужина Татьяна села за письменный стол, стала что-то писать. Я даже обрадовался этому, пристроился в кухне на столе, чуть не с наслаждением начал решать задачу Кази. Так мы с Татьяной просидели целый вечер, и очень удивились оба, когда сели пить чай: было уже двенадцать.
В четверг перед началом занятий я показал Казе решение его задачи: на четырех листах были разобраны в общем виде все возможные варианты движений шара. Казя стиснул мою руку, спрятал листки. А я-то еще думал, что мы с ним разберем мои выводы, даже поспорим!…
– Эх ты, Иванушка!… – сказали мне Рая с Валей, видевшие это.
– Вчера вечер сидел? – спросил Мангусов. Капитонова качала головой, а я вспомнил, как Веселов цитировал Даля: «Добряк, простак…»
– Ну обожди, милок!… Тебя еще жареный петух клюнет! – сказал Мангусов Казе.
– Жареный, может, и клюнет, но Ванюшка-то не годится для этой роли! Люди разные, но все они занимают свое место в биологической таблице. Как вы думаете, умный был человек Дарвин? То-то и оно, что умный! Значит, борьба за существование – продолжается! Пусть по виду она и совсем не похожа на борьбу. – И заключил торжественной цитатой неизвестно из кого: – «Овец стригли, стригут и – стричь будут!»
Я на всякий случай обнял Мангусова за плечи, а тут и звонок на лекцию зазвенел. Мангусов сказал Казе:
– Видишь, сколько нас здесь?! – У входа в аудиторию толпился чуть ли не весь наш поток, у Кази медленно и сильно стало вытягиваться лицо. – Дорого ты, Казимир, заплатил за свое домашнее задание по физике! Нашим мнением о себе ты заплатил, понял?!
– А нам ведь, возможно, после вуза вместе работать! – сказали Рая с Валей.
– Обманул парнишечку? – И глаза у Капитоновой сделались совсем черными, как у Венки они бывают иногда. – Испортил ему среду?!
– Подождите, товарищи! – сказал Казя и даже руки протянул, загораживая вход в аудиторию, стал внимательно глядеть мне в глаза. – Почему ты, Иван, сделал мое задание, испортил себе среду?
– Я же не знал, что это твое домашнее задание.
– Подождите, товарищи! Ну, а допустим, знал бы, сделал?
– Сделал бы, наверно…
– Подождите, товарищи! Почему?
– Ну… интересно мне было.
– Вот! А теперь – в чем моя вина, спрашивается? – И торжествующе стал глядеть на всех.
А я вдруг сказал:
– И совсем не испортил я себе среду, мне же интересно было!
– Вот! – повторил
– Но если бы я знал, что это – твое задание, не отдал бы тебе листки, – сказал я.
– Кстати: а где они, эти самые листки? – И Мангусов опять двинулся к Казе.
Но в это время доцент Малышев за нашими спинами по обыкновению доброжелательно спросил:
– Пойдемте, а?…
И мы быстро пошли в аудиторию. Сначала сидели молча, по одну сторону от меня – Мангусов, по другую – Казя. А я слушал Малышева, и мне было интересно, как всегда, слушать его, и записывал я старательно за ним, но вдруг понял, что продолжаю думать о задачах Казн. Один из случаев движения шара можно было вывести проще, чем сделал я. Но только покосился на строгое лицо Мангусова, вздохнул, ничего не стал говорить Казе. Тем более, что и первый метод решения был правильным, только слегка громоздким.
В конце лекции Мангусов придвинулся ко мне, шепнул:
– Если уж тебе, Иван, некуда силушку девать, так лучше Милке Скворцовой помоги: все-таки больной человек.
И я кивнул согласно в ответ. Он посмотрел на меня, улыбнулся.
В перерыв я подошел к Скворцовой.
– Ты задание по начерталке уже сделала?
– Нет еще, только начала…
– Знаешь мой адрес? – спросил я; она кивнула, стала слегка краснеть. – Приходи в субботу с утра, вместе будем делать.
– А жена? – И вдруг отчаянно покраснела.
– Ну, мы при ней целоваться не будем.
– Да я не про это!… – И отвернулась, нагнула голову.
Когда шли домой, я сказал Березовскому, что один из его случаев можно сделать попроще. Мы с ним остановились на улице под фонарем, я объяснил, он быстро понял, записал, снова пошли на остановку трамвая. Трамвая не было, мы просто курили и молчали, а потом Казя сказал негромко:
– Ты, Иван, прости меня.
– Забыли!
Но по-прежнему любопытно мне было: это Казя испугался из-за того, что все видели? Мангусов же сказал: «Дорого ты, Казимир, заплатил за свое домашнее задание!» Уже в трамвае я спросил:
– Ребят испугался?
Он глянул на меня, чуть улыбнулся:
– Меня испугать не просто, я в авиации служил. – Отвернулся, помолчал, договорил хрипловато: – Просто… ты хороший парень.
В субботу Милка пришла к нам, а с ней – Рая с Валей. «Инкубаторные» сказали весело с порога:
– Иванушка, а Татьянушки, конечно, нет дома?
Татьяна взяла меня сзади за руку, я ответил:
– Еле-еле удалось выпроводить из дому!
Жук весело крутился у них под ногами.
– Так-так! – сказала Татьяна, тоже выходя в прихожую.
Обманул, значит? – спросила Валя.
Зря, значит, через весь город тащились? – поддержала ее Рая.
– Плохо замаскировались! – сказала Татьяна, протягивая им руку.
– Вы уж нас извините, – сказала Татьяне Скворцова, – у нас все сроки прошли!