Какого цвета страх
Шрифт:
— Да-да, товарищи со мной уже связывались. Записывайте.
— Что записывать, Виктор Михайлович?
— Как что?! Торжественное обращение к сотрудникам ФСБ. Меня ведь попросили сказать несколько слов для чекистов.
Я пытался спорить. Втолковывал, что мне нужно не обращение, а интервью. Чебриков был непреклонен. До этого за всю свою жизнь он дал только два интервью и общение с журналистами строил по принципам, изложенным в ленинской работе о партийной печати. Первое интервью называлось — «Перестройка
Обращение Чебрикова я опубликовал в полном объеме. В конце концов характеризовало оно Виктора Михайловича не хуже любого интервью.
Вот этот текст:
«Поздравляю всех сотрудников контрразведки Российской Федерации с праздником. Желаю утверждения здоровой, деловой и морально чистой атмосферы, высокой правовой культуры, законопослушности, высокого профессионализма и ответственности за порученное дело…»
Прошло ещё несколько лет. Мои звонки к Чебрикову стали уже неким обязательным ритуалом. Раз в месяц я слышал глуховатый голос:
— Давайте чуть-чуть обождем. Не время пока.
До сих пор не могу поверить, что однажды Чебриков сменил гнев на милость. Правда, каких трудов это стоило! Скольких соратников генерала упросил я похлопотать за меня!
Стояла осень. Чебриков вышел из подъезда кирпичного цековского дома на Сивцевом Вражке. На голове — шапка-пирожок. Тяжелое драповое пальто. В руках — старомодный дипломат.
Особенно меня поразила тяжесть пальто. Килограммов десять, не меньше. Я спросил:
— Как же вы его носите?
— Привычка, — ответил Чебриков.
Я предупредительно распахнул дверь, копируя виденных в кино ординарцев.
— Разрешите ехать, товарищ генерал?
Он кивнул.
Машину я вел нарочито медленно, — заранее сбрасывал скорость, мягко притормаживал. Осознание того, что рядом сидит историческая личность, невольно дисциплинировало.
«Эх, было бы это лет пятнадцать назад», — думал я. И, стоя на перекрестках, с чувством тайного превосходства оглядывал соседние машины. Увы, Чебрикова никто не узнавал и гордости моей оценить не мог.
«Ладно, — решил я, — В конце концов, так даже лучше».
Ощущение тайны, как мне казалось, ещё сильнее объединяло нас. Наверное, в этом заключалась суть и его профессии: тебе доверено то, о чем никто не знает и никогда не узнает.
— У меня есть удостоверение ФСБ, Барсуков выдал, — заранее предупредил Чебриков. И специально полез в дипломат за «ксивой». «Консультант Управления делами ФСБ России», — было написано там. Орденские планки тянулись до самого низа фотографии. Думаю, несколько рядов колодок в удостоверение не вместились.
В редакционном кабинете два часа Чебриков рассказывал о себе. О войне. О работе
Диктофон он включать запретил. Записывать за ним — тоже.
— Это первая встреча, притирочная. Может, я ещё откажусь.
Не отказался. Хотя и пытался.
— Ну как рассказать все? Пожил, слава богу. Да и ни к чему это. Для кого? Скажут еще: вот, рисуется.
Впоследствии встречались мы с ним раз пять или шесть. Я заезжал за ним на машине, вез на Лубянку. В Центре общественных связей ФСБ нам выделили кабинет.
Всякий раз Чебриков входил в желтое здание, где проработал 22 года, по-хозяйски, словно он все ещё — председатель КГБ.
— Здравствуйте, товарищи, — приветствовал прапорщиков у дверей. — Как настроение?
Ничего не поделаешь: партийно-покровительственный стиль въелся в него слишком глубоко.
Помню, к нам в комнату зашел поздороваться замначальника ЦОСа.
— Так, — властно изрек Чебриков. — При мне служил?
— Служил, Виктор Михайлович.
— Где?
— В кадрах.
— Нормально. Я кадры курировал… Садись.
Пожалуй, ни одно другое интервью не доставалось мне так тяжело. Чебриков говорил заскорузлым, официальным языком. Предпочитал выражения, типа «хочется отметить», «большой вклад», «была проделана значительная работа».
При этом о самом интересном — о КГБ — рассказывал крайне скупо. Перебивать себя не давал. Ответ на каждый вопрос занимал у него минимум минут двадцать.
Одна встреча вообще прошла впустую. Часа два он сидел перед диктофоном и крутил головой.
— Подожди, не включай. Дай собраться с мыслями.
Хотелось бросить все, но я сдерживался, понимая, что потом никогда себе этого не прощу. Делал вид, что внимательно слушаю, и думал о своем — пленка в диктофоне все равно крутилась.
Но на четвертой встрече он неожиданно сказал:
— Я вижу, ты скучаешь. Запомни: хороший журналист должен быть терпеливым.
Странно. Мне казалось, он не замечает моей скуки…
Мне трудно судить, каким он был председателем КГБ. Говорят о нем разное. И хорошее, и плохое. Что, впрочем, свойственно для людей неординарных.
Вполне возможно, он сыграл не самую лучшую роль в нашей истории. Диссиденты, отказники, тотальный контроль. Вполне возможно…
Но я познакомился уже не с председателем КГБ. Не с членом Политбюро и даже не с секретарем ЦК КПСС. С обычным стариком. Немного вздорным, тяжелым, властным. Но интересным и сильным.
Хотя не таким уж стариком он и был. После нашего визита в ФСБ Чебриков обратился к буфетчице:
— Дайте чего-нибудь выпить.
— Выпить?! Минералки, колы?
— Выпить! Водка у вас есть?