Календарная книга
Шрифт:
— Бумаги у нас есть, — веско сказал Николай Павлович, — да что ты понимаешь в бумагах, Спирина Елена Николаевна, незамужняя, временно неработающая, иди к себе лучше, не засти нам электрический свет. Жилищная комиссия не к тебе пришла, а по соседству.
После этих слов женщина потекла вдоль стены, с каждым движением всё больше сливаясь с зелёной масляной краской.
Перед нами был длинный коридор, в котором было всё, что показывают в старых фильмах, — велосипед, висящий в недосягаемой вышине, детская ванночка, правда, в угоду
Мы двинулись дальше, и я, не успев отреагировать на новый писк жилицы, повернул выключатель. Под потолком в коридоре что-то треснуло, осколки звонко ударили в жестяной таз, и вся квартира погрузилась во тьму.
Я включил фонарь, а Николай Павлович из темноты властно сказал:
— Серёжа, разберись там со светом.
Голос звучал в гулком коридоре так, будто бы приказывал бог, говоря откуда-то сверху, из тьмы.
Серёжа обмахнул пол своим фонарём, как веником, и полез на стул в прихожей.
Мы же продолжили движение по коридору: я — подсвечивая себе путь фонариком, а нашему Николаю Павловичу и фонарик-то был не нужен.
Он безошибочно прошёл вперёд и остановился у нужной двери.
— Стой, не трогай ничего, — обратился он уже ко мне. — Что-то тут не так.
«Не так» бывало по-разному. Как-то раз мы пришли проверять условия быта в одно место. Слесарь из конторы — без него тогда было нельзя обойтись — открыл нам дверь и отошёл в сторону — видимо он ожидал, что мы вломимся внутрь, как персонажи полицейского фильма.
Но нет, Николай Павлович не торопился входить. Он к чему-то прислушивался минут пять, а потом сам тихо отворил дверь. Внутри я увидел обыкновенную двухкомнатную квартиру, но на поверку она была не совсем обыкновенной.
Мы прошлись по комнатам. Всё там было, как в квартире типовой и скучной, а вместе с тем всё не так. Это была внутренность кукольного домика, в котором столы и стулья были не точно сделаны в масштабе, а обозначены.
То есть стул был чуть больше, чем нужно, чуть толще были его ножки, а кухонные шкафы открывались не в те стороны, мешая друг другу дверцами. Один шкафчик и вовсе был монолитным. Одеяло оказалось пришито к матрасу.
Выключатели были привинчены выше человеческого роста.
Кто-то большой делал тут кукольный домик, и не очень заботился о точности — с его точки зрения было похоже, да и ладно.
Слесарь ждал нас на лестничной клетке, и тут же начал спрашивать: «Ну что там? Ну что там?»…
Николай Павлович строго посмотрел на него и веско ответил: «Там — жилплощадь».
Слесарь усох и скатился прочь по лестнице.
Чем ещё заниматься Жилкомиссии, как не жиплощадью?
Я, признаться, не знал подробностей — дело это тут же передали наверх, и им занимались уже другие люди.
Только Николай Павлович, которого потом несколько раз вызывали консультировать
А вот своей осторожностью, своими навыками и своими рассуждениями он как раз делился.
Теперь он стоял перед дверью коммунальной квартиры. Дверь была знатная, родом ещё из позапрошлого века, и на ней сохранились следы множества жильцов.
Замки меняли несколько раз, и, судя по всему, один раз дверь даже вышибали.
При этом она была много раз покрашена ужасной коричневой краской.
Краска залила замочные скважины, одну намертво, а внутри другой навернулись застывшие наплывы и капли. Впрочем, одна замочная скважина была новенькой и следов краски не хранила.
Тут включился свет, и через минуту появился наш Серёжа. Извиняющимся тоном он сообщил, что тут стояли жучки, а не обычные пробки. Чего уж говорить об автоматах, вот полыхнёт и…
— Не болтай, — беззлобно прервал его Николай Павлович. — Тут дело серьёзное, нужно подумать. Лучше, Серёжа, принеси, на чем сесть.
«На чём сесть» оказалось сперва стулом для Николая Павловича, а затем табуреткой для меня, которую принесла всё та же соседка.
Серёжа остался стоять у нас за спинами.
— Так, — вышел из транса Николай Павлович. — Открой дверь, только внутрь не суйся.
Серёжа повозился с замком, и замок скоро обиженно щёлкнул.
Николай Павлович аккуратно отворил её, и мы уставились в черноту.
Наш начальник поманил соседку и строго сказал:
— Швабру дай.
Женщина принесла швабру, и Николай Павлович засунул палку, не снимая тряпки, внутрь и нажал ей что-то. Внутренность комнаты озарилась противным жёлтым светом.
Соседка вдруг выплыла из коридорного сумрака, как рыба в аквариуме, и сообщила, что будет понятой.
— Нет, понятые нам без надобности, — просто сказал Николай Павлович, но сказал так, что соседку вышибло из поля зрения, как пробку из бутылки с шампанским.
Мы же снова заглянули внутрь.
Посередине комнаты стоял круглый стол овальной формы, покрытый скатертью. Даже на расстоянии было видно, какая она пыльная.
Несколько людей в старинного покроя пиджаках уныло смотрели со стен. Стёкла на портретах были припорошены пылью, как и всё в комнате.
Шторы закрывали вид из окна, а на тускло блестевшем паркете у стола лежал стакан.
Сперва я подумал, что Николай Павлович сшиб его шваброй, но тут же понял, что шваброй до него никак не дотянуться.
Стакан уронили давным-давно, и след уронившего в этой комнате давно простыл.
— Вот скажи мне, Серёжа, — сказал наш начальник, — Ничего необычного ты не замечаешь?
— Ну стакан там, — сказал Серёжа опрометчиво.
— Стакан-дело житейское, тебе к этой детали не привыкать. А вот на швабру ты смотрел?