Калерия (Не)реальная невеста

Гагарина Лека

Смешно, но я даже не сопротивляюсь. Просто сжимаю зубы и терплю. Скоро моим бро надоест играть в заботливых мамаш, и они оставят меня в покое. Вот тогда я снова начну пить. Долго. Много. Методично уничтожая одну бутылку за другой. Пока не сдохну!

Но эти варвары так просто не сдаются. Они заталкивают меня в душевую кабину, и Макс бьет по клавише холодной воды. Ледяные потоки срываются из тропического душа и обрушиваются мне прямо на многострадальную от похмелья голову.

Делаю рывок, но эти придурки зажали меня и держат, хрен вырвешься.

Романовский, скотина, дожидается, пока я перестану вырываться и сфокусирую на нем злой, но осмысленный взгляд.

Он практически вдавливает свой лоб мне в переносицу и смотрит своими жутко-демоническими серыми глазами. В них словно ртуть переливается, и кажется, разряды молний хреначат. Посейдон, мать его.

– Я был в таком же дерьме, что и ты сейчас, - начинает он интонациями давить.
– Я знаю, что ты чувствуешь.

С этим не поспоришь. Когда он думал, что Лиза ему изменила, два месяца бухал по-черному, казалось, не вылезет. Так что тут возразить мне нечего.

– Подумай! Мозги включи. Где ты еще не искал?

Он, сука, рычит, а меня аж до печенки пробирает. И врезать ему хочу, и возразить, и умолять научить, как мне жить теперь без нее.

– Везде искал, - хриплю на пониженных, решая сначала врезать.

– Значит, что-то пропустил, - продолжает давить Макс и ощутимо мне так прикладывается лбом об лоб.
– Думай.

– Везде, - злюсь так, что пар из ушей валит, несмотря на душ ледяной, и начинаю перечислять, - здесь - везде. У подруг, у стариков, у всех преподавателей. У всех, с кем она хоть раз разговаривала!

– Еще!

Сука, орать хочется, но знаю, что они меня не отпустят, пока через дерьмо это мы вместе сейчас не пройдем. Психологи, мать вашу.

– В Греции, на острове Мани был. Все перевернул. Все на кладбище давно. Нет ее там и не было. Там больше не к кому ездить.

– Еще, - встряхивает меня Романовский, и мое тело таким тремором разбивает, словно я припадочный.
– Что ты пропускаешь?

– Ничего!
– ору что есть дури и вырываться начинаю.

Мне просто жизненно необходимо из-под воды этой выйти, но кому это интересно. Семена не то что мной, его танком не сдвинешь. Акселерат долбаный, на мамкиных щах откормленный. Романовский, демон чертов, тоже хрен отступит. Я хоть своей железной решимостью их отодвигаю, но вырваться до конца не получается.

Семен подсечку делает, а Романыч в горло вцепляется и встряхивает меня, как щенка.

– Что ты пропускаешь?
– орет он мне прямо в лицо.
– Она тебя, придурок, две недели уже ждет! Думай! Ты же, мать твою, ее долбаный Давид. Где она, Яров?

Вырываться прекращаю и во все глаза на него смотрю. Чтоб мне провалиться! Как же я сразу-то не догадался? И правда — придурок!

– Давид. Я, мать вашу, Давид!
– шиплю и зубами дробь выбивать начинаю.

Чувствую, как руки, меня сковывающие расслабляются и, наконец, перестают держать. Но теперь я сам вцепляюсь в горло Романовскому и придвигаюсь к его демоническим ртутным глазам, которые

в данную минуту выражают лишь безмятежность, и шиплю ему лицо:

– Она во Флоренции. В Академии изящных искусств. Рядом с чертовой статуей!

Хлопок по плечу и я руки разжимаю.

– Приводи себя в порядок, а мы пока билет тебе закажем, - со спокойной умиротворенной улыбкой отвечает Макс, и они с Семеном выходят из-под душа.

Только сейчас соображаю, что мы все трое в одежде тут стояли, и начинаю стаскивать футболку через голову. Через пятнадцать минут, уже полностью пришедший в себя, вылетаю из ванной. На столе стоят завтрак и чашка с кофе, в квартире относительный порядок, а мои бро спокойно сидят и обсуждают биржевые сводки.

Прямо в полотенце на заднице прохожу на кухню и плюхаюсь на табурет.

– Что в мире творится?
– спрашиваю сипло и вилку в руку беру.

Парни вроде бы выдыхают и снова за свои кружки с кофе берутся.

– Мне предложили пансионат один проверить, - спокойно начинает Семен, словно двадцать минут назад не держал меня мертвой хваткой под ледяными струями.
– Там какой-то гуру нашелся, который за деньги предлагает излечить от всех душевных проблем.

– Тебе это зачем?

– Ну, у меня же душевная травма. Я вдовец, отец-одиночка, пью. Обещали вылечить, - хмыкает Троицкий, а потом добавляет, - генерал знакомый попросил помочь в расследовании. Дело на гуру этого шьют.

– Ясно, - мы знаем, что Семену тоскливо, возможно это его действительно отвлечет.
– Поедешь?

– Поеду, Тоха. Как Кали домой привезешь, так и поеду.

Замираю. Выдыхаю шумно. Сглатываю. Глаза на своих бро поднимаю, а там понимание светится. Никто никогда для меня ничего не делал. Всегда только на себя расчет был. Я — глыба. Скала. Всегда веселый и беспечный. Несгибаемый. А сломала меня девчонка мелкая. Глазами синими всю душу в клочья разнесла. На куски разбросала. Не собрать.

– Привезу, - тихо обещаю и головой для убедительности киваю.

– А еще в мире поговаривают о том, что холдинг Краснова Аркадия Борисовича после выхода из него «ЭгидаАрт» в долгах оказался. Не выплыть ему уже, - между делом произносит Романыч и кофе из кружки прихлебывает.

Голову на них вскидываю и по-новому в глаза смотрю. А там - море понимания и поддержки. Они ведь ради меня все это сделали. Сам бы я не потянул.

– Значит все?
– ни к кому особо не обращаясь, пустоту спрашиваю.

– Все, Тоха. Теперь ты сам по себе, - скалится Макс, - Справишься?

– Спасибо, - шепчу в ответ и впервые вдыхаю полной грудью.

– Иначе для чего нужны друзья.

Головой киваю, склоняюсь над тарелкой и начинаю есть свою первую за пять дней нормальную еду. Парни так же молча кофе пьют, и слов больше не нужно. Ради меня эти двое невозможное сделали. Мою жопу из кабальной зависимости вытащили, только им одним известным способом.

Глава 37