Калейдоскоп
Шрифт:
– Если вам так угодно, то я работаю на частное лицо, – пожал плечами Франц, ничуть не впечатленный наблюдательностью собеседника.
– Утолите мое любопытство – какой здесь интерес у частного лица? – заинтересовался рыжий мужчина.
– Нет.
Рыжий насупился, запустил руку во внутренний карман пиджака и аккуратно, так, чтобы действие не привлекло внимания других посетителей заведения, открыл и подтолкнул к Францу по столу полицейскую корочку.
– Комиссар Вильгельм Ланге, – решил дополнить свою наглядную иллюстрацию словами рыжий мужчина, – главное полицейское управление Берлина, отдел убийств.
– О, ясно, – многозначительно
Он изо всех сил старался казаться дружелюбным и даже ладонь для рукопожатия протянул, но рыжий полицейский проигнорировал этот жест. Он презрительно поджал губы и разом сбросил с себя всю прежнюю беззаботность и попытки поддерживать атмосферу непринужденного общения между ними.
– Мне известно, кто вы, гер Нойманн, – ворчливо сказал он, – я прекрасно знаком с вашим отцом. Однако, я не верю в совпадения и мне кажется чрезвычайно интересным почему сын судмедэксперта, привлеченного к расследованию, ошивается возле главной подозреваемой…
– И в чем же подозревается фройляйн Леманн? – лениво оборвал его Франц, – отец немного посвятил меня в подробности своей работы и у меня сложилось впечатление, что все несчастные погибли естественной смертью.
Ланге нахмурился и слегка покачал головой, не справившись с нахлынувшим на него разочарованием от осведомленности собеседника, позволившей поставить его в тупик.
– Вы правы, – нехотя согласился он, – прямых обвинений фройляйн мы предъявить не можем, но она имела непосредственный контакт со всеми погибшими. Есть и другие причины держать ее под наблюдением.
– Например?
Некоторое время они с рыжим молчали, украдкой наблюдая за закончившей очередной номер Леманн. Певица тихонько щебетала о чем-то с мужчиной за первым столиком, угостившим ее выпивкой. Общались они так, словно были хорошо знакомы, но Франц уже достаточно долго приглядывался к девушке, чтобы понимать ошибочность такого предположения. Фройляйн со всеми была исключительно мила. Кроме него, пожалуй.
– Что же с ней не так? – проговорил он задумчиво, возвращая себе внимание засмотревшегося на девушку Ланге, – она еврейка?
– Она не еврейка, – наконец-то заговорил детектив и хмуро глянул на собеседника из-под бледных рыжих бровей, – по документам – Катарина Шефер, немка, родом из Баварии, сирота. Снимает квартиру вместе с подругой. Вечерами выступает здесь, днем посещает кинопробы и курсы актерского мастерства.
Вильгельм замолчал, выдерживая паузу, чтобы у Франца было время переварить информацию, которую мужчина тут же интерпретировал как крайне бесполезную, хотя и не пропустил мимо ушей совсем. Это могли бы быть полезные сведения, если бы в них имелась хоть крупица правдоподобия.
– Но вот что любопытно, – продолжил рыжий, – я связался со своими коллегами в Мюнхене и получил отчет о том, что зарегистрированная там девушка с таким же именем, датой и местом рождения полгода назад скончалась от туберкулеза.
– Любопытно, – с серьезным видом кивнул Франц, – и какова ваша версия? Кто же перед нами? Привидение? – он сдержанно хохотнул себе в кулак, из-под маски напускной веселости украдкой наблюдая за реакциями своего собеседника, –
Вильгельм фыркнул и покачал головой.
– Смейтесь, пока весело, – с предостережением в голосе проговорил он, – но здесь может быть замешана партизанская сеть, располагающая еще плохо изученным нашими специалистами ядом мгновенного действия. Мне не хотелось бы, чтобы многоуважаемый мной и другими моими коллегами гер Нойманн лишился сына из-за того, что кто-то решил поиграть в детектива. Все погибшие были офицерами, а ваш чин, если не ошибаюсь, оберст-лейтенант?
– Благодарю вас за такую трогательную заботу, – обронил Франц, холодея внутри и прикладывая все усилия для того, чтобы продолжать выглядеть насмешливым и скучающим в глазах собеседника, – вы правы, оберст-лейтенант, хотя я и завершил свою военную карьеру. Однако, я по-прежнему верю в величие Рейха и сомневаюсь, что какие-то грязные партизаны смогли разработать фантастический яд, присутствие которого в организме жертвы не смог распознать даже такой талантливый ученый, как мой многоуважаемый отец, – он нахмурился и строго спросил, – или вы сомневаетесь в научных достижениях нашей великой страны и компетентности тех, кто трудится ей во благо?
Вильгельма подобными провокациями было не пронять, но жалкая попытка стоила того, чтобы быть совершенной, ведь услышанное заставило его смягчиться и слегка потерять интерес. Вероятно, он был не высокого мнения о пустоголовых патриотах, которыми сейчас кишила любая из прослоек общества, а полицейское управление куда более, чем слишком. И такие высказывания сыграли на то, чтобы списать Франца со счетов в качестве достойного соперника в споре.
А вот Франц, к несчастью, был противоположного мнения и быстро пришел к мысли, что Ланге имеет все шансы стать серьезным препятствием на пути к достижению цели. Он был умен. Но его ум и рациональность не мешали ему мыслить нетривиально и могли привести к правильным выводам. Какими бы фантастическими они не оказались.
Франц попытался успокоить себя, что свяжется с Гербертом и вместе они найдут способы решения наметившейся проблемы. Доктор Нойманн, в конце концов, на хорошем счету в полицейском управлении и с легкостью отыщет необходимые рычаги давления для того, чтобы занять пытливый ум рыжего комиссара другими важными вопросами, а на его место посадить пустоголового идиота, который не додумается связать две ниточки причинно-следственных связей даже если они будут маячить у него перед носом.
– Что вы, – отмер Ланге после некоторой паузы, пока каждый из них размышлял о чем-то своем, – ничуть не сомневаюсь. Да здравствует Рейх! – и все-таки понизив голос, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания, добавил, – хайль Гитлер.
– Хайль Гитлер, – эхом повторил за ним Франц, благодарный отцу за то, что давно научился не давиться словами горчащими на языке. И невольно бросил короткий взгляд в сторону фройляйн Леманн.
Она не могла слышать окончание их разговора с рыжим комиссаром, как, впрочем, и сам разговор, и вряд ли владела искусством чтения по губам. Но на мгновение Францу показалось, что брошенная им фраза заставила ее слегка нахмуриться и прикусить аккуратными зубами верхнюю губу, все еще изогнутую в улыбке. Улыбке, которая теперь казалась не искренней, а натянутой и искусственной.