Калигула или После нас хоть потоп
Шрифт:
– Но ведь Ливилла – невеста Луция Куриона. А ты хочешь…
– Я думаю, ей это не помешает, – саркастически улыбнулся Даркон.
– А Луцию? – ухмыльнулся Бибиен.
Они оба расхохотались.
– Даже на царственной розе есть шипы!
– Ничего, Луций это перенесет.
– Луций все равно в выигрыше. С ним она даром…
– С гладиаторами тоже, – засмеялся Даркон, – а мне за это удовольствие придется заплатить цену – сотни рабов.
– Где Курион? – спросил Гатерий.
– Он придет вместе с императором, – ответил Бибиен. – Император без него шагу ступить не может.
Даркон наклонился к нему и тихо спросил:
– А как насчет нашего дела?
Авиола указал глазами на золотую Венеру.
– Подарок для него.
– О! Это стоит того.
– Она весит больше двух тысяч фунтов. Я многого жду от сегодняшней встречи, – добавил Авиола.
Даркон скептически сощурился:
– Слишком долго это тянется. Наш любимый император непостижим. Вот и эта история с Сенекой. А что, если и войну он захочет оставить на попечение другим богам?
Пизон подумал о римских толпах и трусости Калигулы. Он хрустнул пальцами и закончил свою мысль:
– Сегодня с ним нетрудно будет договориться.
Остальные думали то же самое и кивали.
Они ошибались. В эти дни император действительно перепугался не на шутку. Но, едва оправившись, он пришел в ярость. Он злился на народ и на сенат. С народом, который в глазах Калигулы был неблагодарной, низкой тварью, разделается Херея и его преторианцы. Но сенат? Тут придется взяться за дело самому.
Калигула трясся от злобы, когда вспоминал, как в дни смертельной опасности сенаторы забаррикадировались в своих дворцах и бросили его на растерзание черни. И как смели они позвать его к себе! Прямо-таки вызвать!
Он проклинал себя за то, что, будучи в хорошем настроении после суда над Фабием, принял приглашение. А может быть, эта ловушка, заговор? Может быть, его заманивают в волчье логово?
А не послать ли Авиоле корзину персиков? Или уж разорить все это патрицианское гнездо, когда они соберутся у Авиолы? Может быть, надо принести их в жертву богам?
Но инстинкт самосохранения был сильнее кровожадности. Нет, нельзя ссориться со всей римской знатью, ведь знать и армия – его последняя опора. Нельзя уничтожать золотой источник, золото должно поступать равномерно, а то ведь если забрать сразу все, то потом и взять будет неоткуда. Но отомстить им следует.
Клянусь Геркулесом! Я вам покажу! Вы у меня получите за вашу дерзость!
Он приказал Херее сопровождать его к Авиоле с двумя сотнями конных преторианцев.
Процессия тронулась в путь в ту минуту, когда Скавр рассказывал в тюрьме Фабию, как буря, разразившаяся в театре, продолжает бушевать на улицах Рима.
Сенаторы были в превосходном расположении духа, а старое хийское вино развеселило их еще больше.
Но вдруг вбежал управляющий и доложил Авиоле:
– Господин! К нашему дому приближается войско!
Они выскочили на террасу, откуда открывается вид на храм Геркулеса.
Там, где дорога поднималась ко дворцу Авиолы, сверкали на солнце шлемы, панцири и копья преторианцев. У сенаторов перехватило дух.
Боги олимпийские! Так не ездят в гости! Так выходят навстречу мятежникам!
Они
У каждого были на совести кое-какие грешки. А ведь теперь и малый грех может иметь серьезные последствия.
Вчера вскрыл себе вены сенатор Таппон, которому принадлежала целая флотилия торговых судов. Он, говорят, с насмешкой отозвался о золотой конюшне Инцитата.
Вчера вечером всадник Саберний получил из императорского дворца корзину персиков, потому что не оказал должного почтения изображению Калигулы. А теперь его серные рудники уже отписывают в императорскую казну.
Переменчивость Калигулы просто ужасна: Макрона он до последней минуты носил на руках. Доносчик, шкатулка с ядами, списки тех, от кого есть чем поживиться и до кого скоро дойдет очередь, – вот путь, которым следует ныне злая воля Калигулы.
Обрюзгшие лица сенаторов побледнели. Каждый подозрительно смотрел на другого: не ты ли доносчик? За кем из нас они едут? Быть может, за всеми сразу. Сенаторы переполошились. Нельзя ли куда-нибудь убежать, скрыться?
Нет, нельзя. Так выпьем по крайней мере, пока их еще нет здесь! Скорее!
Руки у всех тряслись, вино расплескивалось. Зубы стучали о края хрустальных чаш.
Калигула вышел из носилок. На Авиолу, который кланялся ему у ворот, он даже не взглянул.
Калигула шел быстро, за его спиной развевался шафранный плащ.
Он ворвался в триклиний, как тигр. Схватил хрустальную вазу с цветами лотоса и грохнул об пол.
– Юпитер Громовержец! Зачем это вы собрались здесь? Что за сборище! – орал император, злобно перебегая взглядом с одного лица на другое. – Что это за сборище, которое вызывает к себе императора, словно претор – преступника? Не понравилось, что это я судья вам? Захотелось все переиначить?
Авиола в ужасе кланялся и бормотал:
– Господин наш! Возлюбленный цезарь!
– Ну вот, я перед вами. Ваша прихоть исполнена. Что же дальше?
Вторая драгоценная ваза ударилась об пол и разлетелась вдребезги.
– Извольте, говорите, что вам угодно! Чего вы желаете! – скрежещущий голос императора звучал все громче и громче. – Так что же благородные сенаторы изволят приказывать своему императору, о котором три дня даже и не вспоминали?
Авиола усилием воли подавил страх. Он уловил истерическую нотку в словах императора и сообразил, что на этот раз дело обойдется без крови.
Это Авиолу успокоило. Но он понял также, что сладить с императором будет нелегко.
Он подошел поближе, поцеловал край пурпурной тоги и почтительно приветствовал императора. Авиола говорил спокойно, и плавный тон его речи привел в чувство остальных. Все принялись приветствовать гостя так усердно, как только могли.
Преданность безграничная. Верность не на жизнь, а на смерть. Горячая любовь к великому императору. (Авиола заметил удовольствие на лицо императора и бросил на Даркона одобрительный взгляд: великолепное слово – именно великий!) Император стоял у входа, на его неприветливом, упрямом лице. окаймленном редкими, рыжеватыми волосами, отражались разноречивые чувства.