Калигула
Шрифт:
Ливилла засмеялась.
— Ты хорошо знаешь, что хочет слышать женщина. Но нимфа могла бы и выиграть спор.
— Никогда, если бы я был судьей.
Сенека тоже разделся и притянул Ливиллу к себе.
— Я до сих пор не могу поверить, что держу тебя в объятиях, что мы можем быть вместе, в то время как Калигула, наверное, плетет в Риме свою смертоносную паутину. Он ненавидит счастливых людей…
Ливилла закрыла ему рот.
— Ни слова о Калигуле! Я бы хотела услышать сейчас его имя в последний раз. Он не заслуживает упоминания в таком прекрасном месте.
— Ты права, — согласился поэт и приник к устам Ливиллы
Почувствовав сильное возбуждение, он уложил возлюбленную на теплый песок, и та была готова его принять. Они любили друг друга в маленькой бухте, а море своими волнами, как руками, нежно поглаживало их ноги.
Потом они долго плавали, и Ливилла действительно оказалась гораздо проворнее. Она так глубоко ныряла, будто принадлежала к свите самого Нептуна, бороздящего море с тритонами и нереидами. После купания они с криками окунулись в ледяную воду, обрызгивая друг друга, и снова выбежали на берег.
Ливилла встряхнула распущенными волосами, облепившими ее грудь и плечи. Взяв полотенце, Сенека насухо вытер ее тело, не забыв покрыть нежными легкими поцелуями плечи и затылок. Стоя сзади, он обхватил руками ее груди.
— Они как раз созданы для моих рук, подходят, будто сделаны на заказ.
— Как и должно быть у мужчины и женщины. Пока двое любят друг друга, каждый — лишь половина общего тела. Моя грудь жаждет твоих рук, мой рот — твоего поцелуя, а лоно — твоего фаллоса. Мы соединяемся и становимся одним телом — как было задумано богами.
— Ты ставишь под сомнение мое звание поэта, — улыбнулся Сенека. — Мне остается добавить к твоим словам, что я, соединяясь с тобой, сам себя чувствую богом. Этот подарок нам прислали с Олимпа, чтобы мы хоть на миг испытали божественное наслаждение. Но боги завистливы, они ограничили это чувство всего несколькими мгновениями.
Ливилла натянула тунику.
— И это говоришь ты, который не верит ни в каких богов!
— Я верю в божественное, не спрашивая, откуда оно приходит. А теперь пойдем в дом, сядем на террасе и встретим заход солнца соррентийским вином.
17
Клавдий Цезарь, дядя императора, знал, как нелегко ему будет сохранить свою жизнь во время правления племянника. Он старался находиться подальше от Рима, насколько это было возможно, и работал в своем загородном имении над многотомным историческим трудом.
И все же он являлся членом правящей династии, а это предусматривало выполнение определенных обязанностей. Клавдий был членом коллегии жрецов Августа и занимал ряд других почетных должностей.
Сразу после своего вступления на трон Калигула назначил его консулом, но сделал это не в знак уважения к дяде, а чтобы позлить сенаторов. Однако Клавдий правильно оценил опасность своего положения и старался изо всех сил производить и дальше впечатление далекого от мира рассеянного ученого. Он, который держал в памяти материал целых библиотек, делал вид, будто ничего не может запомнить, путал имена и события, разыгрывая в обществе Калигулы глупца, как от него и ожидали. Поскольку племянник постоянно отпускал в его адрес злорадные шутки, остальные, подыгрывая ему, тоже не проявляли по отношению к старику ни капли уважения.
Если становилось известно, что Клавдий приглашен к императорскому столу, все радовались в ожидании его появления: ведь присутствие заикающегося человека, лицо которого временами искажалось от
— Ну, дорогой дядя, какие ты видел сны? Может быть, о приключениях твоей супруги Плавтии? Ты и правда единственный, кто не знает о ее похождениях? Но мужья вечно узнают обо всем последними.
За столом раздавались взрывы смеха, и кто-то выкрикивал:
— Ну вот и он наконец тоже узнал!
Клавдий делал вид, что плохо слышит, и никогда не поддавался на эти уловки. Если его не желали оставить в покое, отвечал так, будто все воспринял как шутку или плохо понял сказанное. О неверности своей жены Клавдий давно знал, но это его не заботило.
Под маской глупца скрывался умный и проницательный наблюдатель, и от него не ускользнуло то, что популярность Калигулы в народе — особенно у знати — постепенно падала. У самого же Клавдия были друзья, которые воспринимали его вполне серьезно, сознавая, что тот лишь играет навязанную ему роль. Из их высказываний и намеков ученый сделал вывод, что правление Калигулы не будет долгим и надежды многих связаны с ним, Клавдием Цезарем. Но он был достаточно умен, чтобы не слышать подобных речей. Лицо его еще сильнее начинало подергиваться, а из бессвязных слов не было ясно, понят ли им намек.
Так стремление к самосохранению заставило Клавдия вести двойную жизнь: одну — глупца и заики, обделенного рассудком и слухом, и другую — ученого, изучающего в огромной загородной библиотеке историю народов, который никогда не заикался, когда беседовал с друзьями об интересующих его предметах или отдавал приказы их слугам.
Большую часть времени Калигула проводил в своем дворце. Лишь изредка он выходил на улицу переодетым, опасаясь быть узнанным и пасть жертвой вспыхивающего то тут то там народного недовольства. Но страх этот был безосновательным: растущей враждебности в высших кругах противостояла его по-прежнему большая популярность среди плебеев. Простолюдины быстро прощали ему «шутки», поскольку император давал им главное — хлеб и зрелища.
Однако в эти дни его вдруг одолело желание выйти на улицу переодетым, чтобы тайно принять участие в празднике бога Вулкана. Начиналось это народное торжество соревнованием по ловле рыбы на Тибре, а заканчивалось рыбным пиром, к которому по традиции император жертвовал вино.
Калигула уже потому хотел присутствовать на этом празднике, что его вклад в застолье был, как обычно, связан с «шуткой». Он распорядился среди бочек с хорошим вином доставить и такие, которые были бы наполнены уксусом или тухлой водой. Переодевшись со своими преторианцами в простых римлян, он со злорадством наблюдал, как, пробуя вино, многие морщились, выплевывали пойло, сопровождая это непристойной руганью. Тут и там вспыхивали драки, потому что более удачливые упрекали тех, кому не повезло, в неумении оценить отличное императорское вино.