Калигула
Шрифт:
Казначей получил указание передать во владение возничего Евтюхия одно из земельных владений императора. Вместе с полями, лесами, рабами и скотом стоимость его составляла миллион сестерциев.
Императорский двор был уже несколько дней занят подготовкой к отъезду в Бавли, когда вдруг заболела Друзилла. Они с Калигулой провели целый день на Немейском озере, где состоялось торжество по поводу окончания строительства одного из двух роскошных императорских кораблей.
На обратном пути на Друзиллу неожиданно напал озноб. Ее зубы стучали, тело
Врачи решили, что надо подождать, пока болезнь проявится, но сестру императора по-прежнему мучила только лихорадка, которая то на несколько часов подряд сковывала ее леденящим холодом, то снова бросала в такой жар, что та откидывала одеяло и громко звала на помощь:
— Я горю! Помогите же мне! Не могу дышать — я горю!
Калигула был в отчаянии. В его холодных глазах поселился панический страх, а безграничный гнев на свою беспомощность не давал ему покоя. Он велел приводить все новых врачей, которым то грозил смертью и пытками, то обещал огромные деньги и земельные владения. Врачи делали все, чтобы обуздать лихорадку. Они оборачивали пылающее жаром тело Друзиллы прохладными простынями, а когда начинался озноб — теплыми одеялами. Лекари переворошили горы книг в поисках новых жаропонижающих средств, но Друзиллу от них рвало. Ее организм ничего не принимал, кроме воды, которую она жадно пила в перерывах между приступами. Они длились иногда по часу, а когда заканчивались, казалось, что болезнь отступила. Тело становилось расслабленным, и Друзилла говорила ровным, пусть все более слабым голосом.
Калигула сидел у ее ложа, держал за прохладную сухую руку и не мог поверить, что Друзилла, единственный человек, которого он любил, смертельно больна.
— Я умру? — спросила она во время очередной обманчивой передышки.
Калигула отчаянно помотал головой.
— Нет, любимая! Я не позволю! Боги не могут этого допустить! Лихорадка продержится еще несколько дней, потом станет слабее, и болезнь закончится долгим целительным сном. Так мне объяснили врачи, и я не вижу причин сомневаться в этом.
Друзилла попыталась улыбнуться, но у нее получилась только беспомощная гримаса — так она ослабела.
— Даже если я умру, буду рядом с тобой. Я Луна, ночная богиня. Я буду охранять тебя ночью, пока мы снова не встретимся на Олимпе, чтобы вместе с богами веселиться на вечном празднике, который не омрачают ни болезни, ни опасности, ни смерть. Ты только потерпи, мой любимый.
— Нет, — в отчаянии сказал Калигула. — Я хочу быть с тобой не на Олимпе, а здесь. Мы еще молоды, Друзилла, у нас впереди целая жизнь. Я запрещаю тебе покидать меня — просто запрещаю!
Друзилла закрыла глаза. Она оставила борьбу, хотела только спать, спать, спать. Тело ее было измотано приступами жара и холода. Даже камень рассыпается, если его много раз раскалять, а потом обливать холодной водой.
— Полежи со мной рядом, Калигула, пока я не усну.
Он скользнул к ней под одеяло и нежно положил руку на исхудавшее тело. «Если я буду ее держать, — думал он с тоской, — она останется здесь. Моя божественная воля удержит ее на земле. Я просто должен следить, чтобы она не ускользнула».
Калигула
Ничего не помогло, брат-близнец на Олимпе одержал победу. На рассвете седьмого дня Друзилла не проснулась. Император велел поставить рядом с ее постелью кровать для себя и все ночь прислушивался к ее тяжелому дыханию. Когда оно стало спокойнее и ровнее, заснул и Калигула. Через час его разбудили.
— Друзилла отправилась к богам, — сообщил молодой врач дрожащим от страха голосом.
Калигула подскочил, как от удара. Он бросился к ее постели и увидел сестру, будто в глубоком сне. Тень загадочной улыбки лежала на ее губах. Он погладил Друзиллу по щеке.
— Но она теплая, — сказал Калигула.
— Да, император. Твоя сестра умерла несколько минут назад.
— Оставь нас.
Облегченно вздохнув, врач удалился. Калигула долго рассматривал свою сестру и возлюбленную. Он откинул одеяло, и теперь перед ним лежало ее обнаженное тело, все еще очень красивое, все еще такое притягательное. Калигула легонько погладил ее грудь, живот, прохладное бедро и сказал:
— Такой тихой ты никогда не была, любимая.
Император опустился на колени и принялся покрывать нагое тело поцелуями, не пропуская ни единого места. Когда он склонился к лицу сестры, которое уже казалось восковым, страшная правда с такой силой навалилась на него, что он с плачем упала на мертвое тело, заливая его слезами, и рыдал так громко, что стоящий возле дверей солдат тихонько заглянул в покои. Увидев, что здесь происходит, он тут же скрылся.
Это были первые слезы, которые пролились из глаз Калигулы с тех пор, как он надел тогу вирилия, и до его смерти им суждено было оставаться последними.
На следующее утро Рим оповестили о смерти «божественной Юлии Друзиллы» и связанных с ней приказах императора.
— Все лавки с этого часа должны быть закрыты. Запрещено смеяться, устраивать свадьбы и другие торжества. Термы закрываются, в храмах в следующие три дня разрешается приносить жертвы только душам предков Друзиллы.
Будто преследуемый фуриями, бегал Калигула по дворцу, отдавал приказы, потом отменял их, а затем снова приказывал. Он созвал врачебный консилиум.
— Я хочу сохранить тело Друзиллы. Мне будет тяжело отдавать это божественное создание на растерзание пламени. Поэтому я решил забальзамировать ее, как это делали в Египте.
Врачи в страхе переглянулись. На протяжении столетий в Риме предавали тела умерших огню, и никто больше не владел искусством бальзамирования.
Один из врачей откашлялся и смущенно произнес: