Калигула
Шрифт:
Сабин взял ее за руку.
— Ты не должна мне обо всем рассказывать, во всяком случае, не сейчас. У нас еще будет много времени.
— Ах, Сабин, я бы хотела, чтобы ты был не Корнелием Сабином из Рима, а Петроном из Эфеса. Тогда все было бы по-другому.
— Это мне льстит, но такие желания лишены всякого смысла. Я Корнелий Сабин из Рима и хочу им остаться. Я люблю женщину по имени Елена, гречанку с янтарными глазами, и здесь, на этом священном месте, клянусь, что добьюсь того, что она станет моей.
— А как со мной? —
— Ты задала дюжину вопросов, и на многие из них я пока не могу ответить. Но чувствую, Елена: ты несчастлива с Петроном. Он не тот человек, которого ты ждала, и тебе страшно подумать, что с ним придется провести всю жизнь. Не говори сейчас ничего. Я знаю, что прав, и еще знаю, что мы найдем решение.
Елена молча взяла кружку и вылила немного вина на землю.
— Артемиде, великой и могущественной! — тихо сказала она и поднялась. — Служанка ждет меня у храма; будет лучше, если ты не станешь меня провожать. Я часто прихожу сюда, чтобы жертвовать Артемиде. Если хочешь, мы можем встретиться, но прежде я пошлю тебе в лагерь записку.
Сабин встал.
— Это непросто. У меня не так много свободных дней. Можно, я напишу тебе?
— Да, передавай письма через Клонию, мою служанку. Я доверяю только ей. Прощай, Сабин.
Он смотрел ей вслед, пока высокая фигура не скрылась за деревьями.
«В случае необходимости я оставлю легион, — рассуждал Сабин. — Веские причины всегда найдутся. Но на что тогда жить? Дядя Кальвий, несомненно, поможет, возможно, и отец тоже». Но он не хотел рассчитывать на старших.
Что же дальше? Всегда встречаться с Еленой в трактирах и тавернах невозможно. Надо найти место, где им никто не мешает. В окрестностях храма располагалось немало постоялых дворов для путешественников — дешевых и дорогих, самые состоятельные имели возможность снять целый дом. Сабин решил прогуляться и присмотреть что-нибудь подходящее.
Хозяин дома, который понравился молодому римлянину, мужчина средних лет, был немногословен. Он живет один с прислугой и рабами, а дом слишком большой, поэтому некоторые помещения можно сдавать внаем.
— И на один день тоже можно? — спросил Сабин.
Тот равнодушно пожал плечами:
— Почему нет? Но стоить это будет дороже.
— А если сниму на большой срок?
— На какой? На сколько месяцев?
— Скажем, на полгода…
Домовладелец долго считал на пальцах, шевеля губами и покачивая головой, пока наконец не предложил:
— Если заплатишь сразу, могу сдать тебе жилье за тридцать денариев.
— Похоже, ты принял меня за очень богатого? — с насмешкой спросил Сабин. — Двадцать.
—
— Двадцать два. Два денария из них я заплачу тебе прямо сейчас, остальные — когда приду снова. Но комната должна быть чистой!
— Значит, ты приведешь женщину…
— Угадал.
Сабин положил монеты на стол и вышел. Если Елена откажется прийти сюда, получится, что он напрасно потратился. Тогда придется искать другие пути. В любом случае, отступаться он не намерен.
19
Калигула проснулся весь в поту, с головной болью и неприятным привкусом во рту. Солнце уже поднялось высоко, его лучи проникали сквозь щели в тяжелых пурпурных занавесях.
Этот свет мешал, Калигуле казалось, что солнце хочет досадить ему. Император схватился за серебряный колокольчик. Слуга тут же появился в дверях. Калигула со злостью показал ему на занавеси, но тот, неправильно истолковав жест, раздернул. Приступ гнева вернул Гаю Цезарю голос:
— Задвинь обратно, баран! Я не хочу сейчас солнца!
Он со стоном повалился обратно на постель. Головная боль притупилась, но мерзкий привкус мертвечины сохранялся.
— Вина на травах и воды!
Выполоскав рот, император сделал несколько глотков и почувствовал, как его измученный желудок сопротивляется.
«Человеческое тело не пригодно для удовольствий, когда их много, — с горечью подумал Калигула. — Почему божественный близнец не дал мне больше сил? Веселые пиры уже начинают мстить — головной болью, коликами в желудке, вонью во рту и хриплым голосом».
Но вчерашний вечер доставил ему столько удовольствия! Недавно Калигула пришел к выводу, что верность народа императору должна превосходить все остальные чувства, и сразу решил это проверить. Один сенатор — по-видимому, неисправимый республиканец — позволял себе сомнительные разговоры о принципате вообще, а Калигула воспринял их как личное оскорбление. Человека приговорили к смерти, но его старший сын выступил против и тоже был казнен. Жену и мать осужденных, брата и двух сестер Калигула пригласил на следующий день во дворец к обеду. Он приказал поставить на стол лучшие блюда и вина, успокаивал их, отпускал шутки, но те сидели с каменными лицами, почти не притрагивались к еде, и от императора не ускользнуло, что юноша с трудом подавляет свою ненависть к нему.
«Ты тоже уже покойник, — подумал хозяин. — Пусть твоему телу и позволено сейчас сидеть за императорским столом».
— Это был приговор сената! — не в первый раз воскликнул Калигула. — Разве может принцепс действовать вопреки решению сенаторов? Это было бы против всех правил!
Аппетита у них не прибавилось, но вот заставить их выпить император мог. Сначала они должны были поднять кубки за здоровье обоих консулов, потом — богов на Олимпе, весталок, императорских сестер, его дяди Клавдия Цезаря и, конечно, много раз за него самого, Гая Августа.