Калигула
Шрифт:
Пожалуй, всему на свете можно если не найти, то искать объяснение. Мальчики, что окружают Тиберия, своей судьбой довольны. Вчерашний, что так неприятно напомнил собой Друзиллу, например. Та же белого, с розоватым отсветом на скулах кожа, рыжеватые волосы, рисунок губ, их изгиб, их детская припухлость. И глаза, глаза светло-зеленогоцвета, Калигула в первое мгновение даже растерялся от нахлынувшего на него чувства узнавания родного чего-то! Что он вытворял, этот ублюдок, напомнивший сестру! Устроился у ног властителя. Тиберий, готовый к купанию, был одет только в короткую тунику, даже не препоясан; зато были у туники рукава, этот признак изнеженности, несовместимый с римским духом. Руки мальчишки, с тонкими, длинными пальцами, девически нежные, были неутомимы, не ведали стыда. Он полез под короткую тунику императора, туда, где старческая плоть обвисала беспомощно. Тер, и ласкал,
— А вы все? Вы-то здесь зачем? Покройте друг друга, хочу видеть это!
Что творилось в нимфеуме, не рассказать! Потрясающей голубизны вода. Чистая лазурь. Мрамор. И повсюду на этом чистом, прозрачном, — совокупляющиеся, дергающиеся тела. Сам Посейдон, кажется, уронил свой трезубец от растерянности. И тритоны уронили раковины!
Да нет, конечно, статуи продолжали стоять, как стояли. Они были привычны ко всему. Как и этот старый раб, Саласс. Он тоже ко всему привычен. Но ему это не нравится. Как не нравится Калигуле. Вот она, причина привязанности обоюдной. Им обоим не нравится все это. Но они должны терпеть. Им приходится. Схожесть судеб роднит. Впрочем, Салассу даже легче. На него обязанность принимать во всем этом личное участие не распространяется. А Калигула, помнится, прижимался к чьему-то теплому боку, вонзался в чужую плоть, терзал ее, глубоко, с напором. Благодарение Метис [151] , женщина то была. Он озаботился выбрать в толпе спинтриев бесстыдницу и держался ее с самого начала. Не в первый раз уж все…
151
Метис или Метида (др. — греч. «мысль, премудрость») — в древнегреческой мифологии богиня мудрости, океанида, дочь Океана и Тефиды, первая супруга Зевса. Её волшебное зелье помогло Зевсу вывести из утробы Кроноса проглоченных отцом детей — братьев и сестёр Зевса. Уран и Гея предсказали Зевсу, что Метис родит ему сына, который свергнет его. Она принимала различные образы, чтобы избежать любви Зевса, но тот сошелся с ней, и, когда она забеременела, проглотил ее по их же совету, после чего из его головы родилась мудрая Афина.
Жарко, хоть и утро. Может, Саласс и прав, надо бы вина, а не воды. Но при одной мысли об этом тошнит ужасно. Кажется, все уж отошло, рвало долго; он сам вызывал рвоту. И, однако, не все, значит, иначе не мутило бы так. Все жара, она виновата!..
— Саласс, скоро уж? Ты сегодня не гребешь, кажется, а так, руками машешь, для виду!
— Может, оно и так, а только вон они, гляди, великаны, сыновья этой земли. Доплыли уж. Если развернуться к морю, а не лежать на носу, можно видеть…
Развернуться, так развернуться, хоть и нелегко это Калигуле. Каждое движение усиливает головную боль, отдается в висках. Шумит в ушах кровь, благородная кровь цезарей. Что толку от нее, от ее благородства, когда каждый день в грязи купаешься, обрастаешь ею. Не Тиберий, так Энния с ее ненасытной любовью. Ей всегда мало. Мало объятий, мало ласк, денег мало, власти мало, страна мала для ее безмерных притязаний…
Плыли, чтоб встретиться со скалами, и приплыли. Как бы не болела голова, надо бы хоть взглянуть. Чтоб не слишком удивлять Саласса. Тот привык к причудам, конечно. Но зачем ему знать, что желание увидеть скалы было совсем пьяным решением господина, а теперь ему это не нужно? Пусть думает, что надо это, необходимо. Пусть напрягается, размышляет, к чему бы это. Да и надо же ему отчитываться. Доложит, что плавали к скалам. Спросят зачем, так что-нибудь предложит в ответ из самим же придуманного; вот пусть думает.
А если искать объяснений, так можно найти. Хотел увидеть скалы, да. Бывал здесь с Юнией, на южной стороне острова, не раз. Дочь Марка Юния Силана любила эти места. А дочь Марка Юния Силана была еще недавно женой Калигуле. Была…
Три великана светло-желтой окраски, три охряных рифа. Они выступают из моря. Весь Капри — не что иное, как груда камней из известняка и дыр, гротов, что вырезало море за много тысячелетий в этой мешанине камней. Только рифы-великаны больше остальных и стоят в стороне. Завораживающе красиво. Блики солнца ложатся на скалы той же охрой, только много ее. Золото повсюду, золото. Золото волос Юнии, золото с рыжим волос Друзиллы. Быть может, этого он искал. Соскучился и затосковал. Внутри просило,
— Возьми-ка, старина, поближе к арке. Поплывем сквозь нее, Саласс.
— А ты разве влюблен, господин? Или я, на старость лет, вдруг почувствовал влечение и страсть? Не со мною ли ты станешь целоваться, как проплывут над нами своды Среднего Брата [152] ?
Раб припомнил примету, которую знал Калигула, в которую не верил. Они с Юнией не так давно еще целовались под сводами рифа. Излюбленное развлечение влюбленных, островитян и приезжих, и ведь верят, что вечно будут вместе, если успеть поцеловаться страстно, проезжая сквозь дыру в рифе. Юния верила!..
152
Средний Брат, риф на Капри, один из трех великанов, известных всему миру.
— Мне есть, кого целовать, старик, помимо тебя, а в эти глупости я не верю, — отвечал господин. — Вечного все равно ничего нет. Даже эти скалы не вечны. Я думаю, матерь-Теллус [153] накидала их когда-то, сражаясь с Небом. Можешь представить, какова была эта схватка? А можешь представить, что когда-нибудь обмелеет море, тогда эти великаны станут частью земли? Это возможно, ведь Старший уже связан с землею перемычкой. Или, представь, напротив, зальет море рифы, не станет красавцев. Вот только корабли, проплывая, будут задевать дном нечто, тонуть в этих местах. Все возможно. Да осторожнее, Саласс, ты что, пьян, старик?
153
Теллус (лат. Tellus) — древнеримское божество Матери-земли, именовавшееся также Tellus Mater. Призывалось в молитвах вместе с Церерой. Соответственное мужское божество носило имя Tellumo. Как представительница земли, Теллус противопоставлялась Юпитеру, божеству неба. В клятвах оба божества призывались вместе. Олицетворяя материнское лоно земли, воспринимающее семена и дающее новую жизнь, Теллус считалась создательницею всего сущего и, предпочтительно перед другими богинями, призывалась как mater; с другой стороны к ней обращались как к богине смерти, поскольку она представляла собой как бы общую могилу всего, что утратило жизнь.
Последние слова вызваны были тем, что лодку швырнуло раз, и другой, и ударило о скалу, сквозь которую они плыли. Калигулу бросало из стороны в сторону, приятных ощущений в дополнение к головной боли это не вызвало.
— Ну вот, я же и пьян. Так всегда, виноват невинный у сильного. Спросить меня, так пьяно сегодня море, да и ты, господин, тоже…
— Саласс, удерживай лодку, не наставь мне синяков на бока. Я, старик, пьян, да добр. Ты зла не знаешь.
Старый раб вздохнул тихонько, не рискуя спорить. Раб Тиберия, тот, кто служил в цитадели императора на восточном берегу Капри, мог судить о добре, но познал и зло во всех его мыслимых и немыслимых ликах.
Калигула вздоха не услышал, но, бросив взгляд на лицо Саласса, многое прочел.
— Энния вчера провела утро под свист бичей и розог, — многозначительно сказал он. — Все утро наслаждалась. А вся вина девушек была в том, что одна из них неправильно уложила локон. Все трое, все девушки, что одевали и причесывали ее в тот день, были наказаны. Та, что нарушила гармонию лица хозяйки, была не только сечена и бита. Вечером хозяйка отдала ее на расправу псу. Слышал, наверное, о ее псах, о псах Эннии, обученных и натасканных? Один из псов изнасиловал девчонку, а потом прокусил ей горло. Крови было — ужас. Энния наслаждалась. Я, Саласс, добр.
Раб только передернул плечами, не дал ответа. Знавал он людей, отданных на забаву львам, обезьянам, верблюдам. Знал и тех, кто отдавал, испытывая наслаждение, плотский восторг при виде страданий. При виде извращенных совокуплений животного с человеком. Энния Невия была такой, кто бы сомневался? Львица, если не голодна, добрее Эннии Невии…
А Калигула продолжал, не сводя глаз с лица раба.
— И мальчик погиб вчера, не слышал? Тот, что был с Тиберием. Император его любил весь последний месяц. Любил от всего сердца. Звал «рыбкой» и «персиком», цвет лица у мальчика был отличный. Был, говорю, потому что побледнел он сильно, когда приблизился к нему император вчера и руку протянул. На площадке перед дворцом, ты ее знаешь, где обрыв крутой. Мальчик вину свою знал.