Калигула
Шрифт:
— Спросил? Спрашивал ли что после этого?
— Вчера ночью, в большой конюшне. Я услышал вдруг его голос, когда задавал корм коню. Он сказал: «Не оборачивайся, нет нужды, продолжай свое дело. Ты имеешь дело с тенью, а на нее не принято обращать внимание. Скажи мне, что твой хозяин? Правду ли говорят, что ненависть к Тиберию не дает ему спать ночами?».
Калигула знал ответ. Этот ответ слышал его verna, верный раб, случайно оказавшийся рядом в тот самый час. Но стоило проявить интерес, он и проявил его.
— Что отвечал ты?
— Что разговоров о Тиберии я не слышал. Что не поминаешь ты никогда ни мать свою, ни отца своего, ни братьев. Спишь спокойно, скрежета зубовного твоего я не слышал.
— Ты лгал, раб, — с
— Да, — с достоинством отвечал Саласс. — И Тень это знает. Он сказал мне: «Ты лжешь, оба мы это понимаем. Но то, что ты, у которого поджилки трясутся от страха, лжешь мне во имя своего господина, о чем-то говорит. О многом говорит. Хорошо, посмотрим. Судя по всему, он скоро придет за Тиберием. Там и увидимся. Хотелось бы знать, достоин ли он той жертвы, что пытался ты принести, старик. Хотелось бы знать, чего он на самом деле стоит, этот… щенок…»
Калигула вскинулся от слова, хоть слышал его не в первый раз. Во второй. В первый раз рассказал ему об этом Мемфий.
— Продолжай, раб, — сказал надменно. — Что знаешь ты еще об этом призраке?
Немногое знал Саласс.
«Предание говорит, что не пропал мальчик, сын безвестных, кентуриона и маркитантки. Мало того, вознесла его судьба до самых высот. Выше-то некуда.
Пусть Тень зовет других щенками, только ведь и сам был щенком безвестным, подкинутым судьбой на порог Тиберия, пусть когда-то, пусть давно. К тому времени было ему лет девять, может, десять, возраст для мальчика сложный. Себя в этом мире осознал уже, все понимаешь; и беду свою, и боль свою — еще как чувствуешь. А делать-то что?
И у Тиберия тоже возраст непростой. Пятьдесят три ему. За плечами ссылка, потом вновь возвышение. От любимой жены оторвали, нелюбимая с ним в разводе по причине распутства и измены, объявлена отцеубийцей, говорят, на отца замышляла! Вот какая дочь и жена! За плечами Тиберия и война, и вот уж Паннония, и Рейн укреплен по всей границе. Отзывают в Рим. Заслужил, пора. Дети? Тот, что от Випсании [159] , он почти чужой, отца не знает, рос вдали. Тот, что от Юлии [160] , в могиле уж. Большая часть жизни прожита, а семьи нет, нет родной души вблизи. В Риме ждут Август, вся родня, что хуже недругов, гнездо воронье, враги.
159
Тиберий Друз Клавдий Юлий Цезарь Нерон (лат. Tiberius Drusus Clavdius Iulius Caesar Nero; 7 октября 13 г. до н. э. — после 1 июля 23 г. н. э.) — единственный сын Тиберия от его первой жены, Випсании Агриппины.
160
Клавдий Нерон (лат. Claudius Nero; около 10 года до н. э.). Клавдий Нерон родился в Аквилее в 10 году до н. э. Его отцом был будущий император Тиберий, а матерью — дочь первого римского императора Августа Юлия Старшая. Клавдий Нерон умер в младенчестве примерно спустя полгода после своего рождения. Его смерть стала одной из причин разрыва отношений между Тиберием и Юлией.
Он увидел мальчика в бою. Изумлен был его повадкой. А что вы хотите, изумишься, увидев, как ребенок, вынув pugio из ножен на боку, метнул его в дюжего германца, в самое сердце. И вовремя! Тот пытался копьем достать раненого кентуриона. Спас командира мальчик. Сказали Тиберию: вот, мол, сын легиона, десятой его когорты. Гордость наша, только и горе наше тоже. Потому как дерзок, сорванец, неудержим как в бою, так и вне боя. Сколько хорошего им сделано, не счесть, а сколько сочинено проказ! Вчера вот связал ремешком калиги трех легионеров, уснувших на пригорке, накрепко связал. Подскочил один из них со сна, к дереву, отлить. Куда! Нос весь в крови,
Забрал Тиберий мальчика с собой, в Рим. И завершил там его воспитание. Изворотливость, хитрость, дерзость, природный ум. А к этой смеси еще и талант разведать, подслушать, обмануть, подставить. Со временем огранил Рим во дворцах своих и на улицах эту личность.
Закон об оскорблении величества. Прекращение деятельности народных собраний. Укрепление преторианской армии. Сосредоточение финансов государства в руках принцепса. Запреты на собрания, на развлечения народные, даже гладиаторские бои. Даже кабаки, харчевни, таверны. Пусть не придумано все это Тенью, он не из тех, кто учен. Но выполнено и выполняется благодаря ему!
Он наводнил общество доносчиками, он расставил „своих“ на дорогах и в домах. Его руками держится власть Тиберия… Он — воплощение Власти, он ее Дух. Он везде и повсюду…»
— Везде и повсюду? Так отчего я, к принцепсу веревками насмерть привязан, ничего о нем не слышал? — возмутился Калигула. Я бы знал!
— Ты знаешь, — спокойно ответствовал Саласс. Ты знаешь уже, разве нет? В час, когда он явит тебе себя, ты поймешь, что многое знаешь, больше, чем тебе хотелось бы. Genius domus [161] да хранит тебя. Я все, что мог, уж сделал для тебя, господин.
161
Genius (от лат. genius «дух») — в древнеримской мифологии духи-хранители, преданные людям, предметам и местностям, ведающие появлением на свет своих «подопечных», определяющие характер человека или атмосферу местности. В данном случае имеется в виду гений дома, рода.
Капри — это просто груда камней, сложившихся в утесы и рифы. Изрезанная береговая линия, повсюду бухты и бухточки. Море вылизало, выбило, выцарапало у берега все, что только могло, за долгие годы, сложившиеся в тысячелетия. Оно создало пещеры, одна другой краше. Зеленый грот, поражающий изумрудным блеском воды. Голубой грот, где свет, проникая через расщелину в толще вод, придает им жемчужно-лазурный оттенок. Грот кораллов — словно волосы, обрамляющие голову великана, лежат отложения. Белый грот украшен каменными «сосульками», свисающими со свода…
Днем над Капри стелется лазурь небес, отдает небесно-синим невероятно прозрачная вода. Днем аромат садов Августа кружит голову. Пахнут сосна, пахнут можжевельник и митра, распаренные солнцем. Каменные дубы шелестят на ветру, шумят кожистыми своими, блестящими листами…
Ночью над Капри желтая луна в небе. Ночью ветерок с моря несет свежесть, пахнет солью и рыбой. Ночью слышен плеск нежно целующих берег волн.
Но есть в любой ночи некая враждебность человеку, так было всегда. И ночь на Капри отнюдь не исключение!
Ночью Капри иной…
Скалы устремлены ввысь, а вьющаяся по ним дорога неверна. Нависая над пропастью, грозит она падением и гибелью. Ночью не видно красот, а в пещерах Капри темнее самой ночи. Ночью пещеры враждебны человеку.
Редки бури и штормы на Капри, заслонен остров материком от бурь. Но ветер есть ветер, и море есть море, не могут они быть безмятежны всегда. Если гроза все же разразилась, если прилетела сюда на быстрых крыльях буря, то это может быть страшно.
Море несет к берегу грозные свои валы. Разбиваются волны-великаны об утесы. Хлещет по скалам дождь, оступись, упади вблизи скал, унесет тебя в море отступающей волной. Не унесет сразу, так закружит, ударит, лишит возможности сопротивляться. И, рано или поздно, унесет все равно, разбитым и бездыханным…