Калила и Димна

ибн аль-Мукаффа Абдаллах

В арабском переводе фактически уже нет орнаментальной фантастики индийской мифологии, исчезли боги и ракшасы, лишь в одном месте говорится о «шайтане», задумавшем похитить отшельника, и довольно невнятно упоминается о «хозяине моря».

Некая «антибрахманская тенденция», которая прослеживается в «Панчатантре» не только в повествовании о Иладе и Ирахт, но и в других частях, где брахманы играют неблаговидную роль, совершенно пропадает в «Калиле и Димне», тем более что слово «брахман», которое употреблялось в арабском средневековом языке в значении «индуист» или «буддист», встречается только в рассказе об Ирахт. Во всех прочих частях книги оно переведено словом «насик», что значило «отшельник» или «аскет», при этом не всегда удачно, так как порой говорится о «семье отшельника».

В «Панчатантре» животные, наделенные даром человеческой речи, сами по себе не являются фигурами юмористическими, поскольку, согласно воззрениям индийцев, душа человека в следующем его рождении вполне может оказаться

и в облике льва и шакала или даже вши. Но в арабском переводе подчеркивается, что рассказы о бессловесных животных, «рассуждающих и приводящих доводы, словно люди», забавны и могут рассмешить «юношей, любящих шутки», как, например, басня о благочестивой вше и невоспитанной блохе. И наконец, в арабском переводе имеются очень важные части — предисловия и глава о суде над шакалом, написанные, без всяких сомнений, самим Ибн аль-Мукаффой и придающие всему тексту резкий сатирический характер, желчность и горечь, каких нет в «Панчатантре».

Трудно найти в средневековой арабской прозе что-либо равное этим частям «Калилы и Димны» по страстности и силе морального и социального обличения. Это подлинная исповедь мятущейся души, не находящей успокоения ни в храме, ни в мечети, не удовлетворяющейся сомнительными доводами сторонников той или иной религии, того или иного философского учения. Глубокое разочарование проглядывает в заключительной части предисловия, из которого можно сделать лишь один вывод: ни одну веру нельзя принять безоговорочно, все они — лишь несовершенные попытки приблизиться к истине, и единственное, что в силах совершить человек в этом мире, — руководствоваться несколькими принципами: не лгать, не убивать живой души, не чувствовать ни к кому ненависти, не давать воли гневу, не потворствовать своим страстям. Естественно, что автора подобных речей обвиняли в безбожии, и «гонитель еретиков» аббасидский халиф аль-Махди (прав. 775–785) говорит о переводчике «Калилы и Димны»: «Корень и источник любой безбожной и еретической книги — Ибн аль-Мукаффа».

Если в предисловии Ибн аль-Мукаффа смеется над тем, кто «позорит чужую веру, восхваляя собственную», то в главе о суде он столь же резко обрушивается на царей и придворных: нерешительный и слабовольный лев, его властная матушка, тигр-судья, кабан, «предводитель царских свиней», начальник царской кухни и прочие чрезвычайно напоминают правителей и придворных, современников Ибн аль-Мукаффы, нравы которых автору были хорошо известны.

Книга «Калила и Димна» — это своеобразный «урок царям»: халифам, наместникам и правителям городов, весьма далеким от того идеала разумного человека, о котором говорится в предисловии.

Необходимо сказать об установившейся со времени средневековья традиции оформления этой книги. До нас не дошли автограф Ибн аль-Мукаффы или рукописи, переписанные в его время, но из предисловия мы знаем, что одной из целей сочинения было так ясно описать все ужимки зверей, чтобы живописец мог воссоздать их облик «разными красками». Уже самые ранние (конечно, дорогие) рукописи книги были иллюстрированы. До сего времени сохранилось множество великолепных миниатюр, украшающих рукописи «Калилы и Димны» на арабском, персидском и других языках. При иллюстрировании данной книги использованы миниатюры из рукописей XII–XV веков.

На обложке помещено имя Ибн аль-Мукаффы как автора книги — пусть это не удивляет читателя, ибо в переводе содержится значительный авторский труд — переводчик «Калилы и Димны» написал предисловие (а может быть, даже и два предисловия), главу о суде над шакалом, возможно, сильно дополнил историю об Иладе и Ирахт и так далее, а самое главное: именно «Калила и Димна», а не «Панчатантра» обошла весь мир, оказав огромное влияние на литературы многих стран, породив массу подражаний и переделок, превратилась в произведения многих жанров, вдохновив авторов стран Европы, Азии, Африки в разные века писать о том же, о чем повествует «Калила и Димна».

Калила и Димна [3]

ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ «КАЛИЛА И ДИМНА», НАПИСАННОЕ БАХНУДОМ ИБН САХВАНОМ, ЧТО ИЗВЕСТЕН ТАКЖЕ ПОД ИМЕНЕМ АЛИ ИБН АШ-ШАХ АЛЬ-ФАРИСИ, С ВВЕДЕНИЕМ ПЕРЕПИСЧИКА РУКОПИСИ

Во имя Аллаха, милостивого, милосердного, я, Бахнуд ибн Сахван, начиная свое предисловие, говорю о причине, побудившей Байдабу, философа из земель индийских, главу благочестивых брахманов, составить для царя Индии Дабшалима книгу, которую назвал он «Калила и Димна».

3

Ибналь-Мукаффа. «Калила и Димна»

Перевод сделан по изданию: Ибн аль-Мукаффа. Калила ва Димна. Каир, 1950

КАЛИЛА И ДИМНА

Имена, встречающиеся в «Калиле и Димне», почти не поддаются идентификации; так, Бурзое и Адое по своей форме — имена явно персидские, Байдаба — вероятно, индийское; прочие имена, по всей вероятности, также индийские, но подверглись весьма значительному искажению

вначале в пехлевийском, а затем в арабском переводе. Некоторые имена животных, быть может, этимологизированы, как, например, имя мыши Ширак (букв. «львенок») в рассказе о мышином царе; не исключено, что в оригинале Ширак носил другое имя или это случайное фонетическое совпадение. То же можно сказать и о названиях стран и городов: чуждые и непонятные переводчику на язык пехлеви, они могли трансформироваться до неузнаваемости. Возможно, некоторые географические названия были заменены еще в пехлевийском переводе на персидские и в таком виде переданы Ибн аль-Мукаффой. В разных изводах «Калилы и Димны» эти названия (за исключением тех, что были понятны и известны Ибн аль-Мукаффе) довольно сильно варьируются. Для сравнения были использованы следующие издания «Калилы и Димны»: Ибн аль-Мукаффа Абдаллах. Калила ва Димна. Дамаск, 1959; Ибн аль-Мукаффа. Калила ва Димна. Алжир-Бейрут, 1973. В данном переводе имена собственные даются по каирскому изданию 1950 года.

В этой книге Байдаба изложил свои сокровенные мысли в забавных рассказах о животных и птицах, наделив их человеческой речью. Облек он мудрость в одеяние смеха, дабы сокрыть истинную цель книги от непосвященных невежд, не дать расхитить сокровища ее недостойным и уберечь от осквернения чистый источник и вечную красоту мудрости, коя доступна лишь философу, что возлюбил совершенство и к нему лишь стремится, открывается только истинному разуму, очищая помыслы и облагораживая поступки.

Далее говорится о том, как царь Ирана Хосрой Ануширван, сын Кубада, внук Файруза, послал Бурзое, знаменитого мудреца и прославленного целителя, в страну индийцев, чтобы тот добыл для него эту книгу о Калиле и Димне. И поведал Бахнуд, сколь много пришлось Бурзое потрудиться, пока он не вошел в доверие к жителям земель индийских. И тогда лишь смог он найти человека, который тайно переписывал для него по ночам повесть о Калиле и Димне и другие мудрые книги индийских ученых, что хранил царь Индии в своей сокровищнице как зеницу ока. И Бурзое вывез эти книги вместе с игрой шатрандж [4] .

4

Шатрандж— персидская форма санскритского слова «чатур ранг» (букв. «четыре ряда»), обозначающего игру, положившую начало современным шахматам. Слово «шатрандж» вошло в арабский язык без изменений. В данном случае речь идет о шахматах, в которых употреблялась доска, где каждая сторона имела 9 клеток.

Рассказав о путешествии Бурзое в индийское царство, совершенное им для того лишь, чтобы добыть эту прославленную книгу и переложить ее на язык персов, я превозношу достоинства повести о Калиле и Димне и заклинаю того, кто приобрел ее, хорошенько прочесть и изучить все, что в ней содержится, а потом поразмыслить над тайнами, в ней скрытыми, и убедиться в ее пользе и преимуществе перед другими сочинениями. Кому же не откроется глубокий смысл этой книги, тот не достигнет заветной цели.

Далее говорится о том, как Бурзое, вернувшись из странствий, прочел вельможам и царедворцам книгу о Калиле и Димне и пояснил, почему вазир царя Ануширвана Бузургмихр добавил отдельную главу, назвав ее «Рассказ о лекаре Бурзое», где поведал о жизни этого славного мужа со времени его рождения и до той поры, когда Бурзое возлюбил мудрость, стал обучаться наукам и достиг в них совершенства, выказав необычайное рвение. Поместил он эту главу перед рассказом о льве и быке, с которого начинается повесть о Калиле и Димне.

Вот краткое изложение предисловия Бахнуда ибн Сахвана, который далее пишет: «Когда Александр Двурогий [5] , повелитель румов, покорил властителей Запада, он устремился на Восток, чтобы воевать против царей Ирана и соседних стран. В войне с непокорными он обрушился на царя персов и владык иных народов, что осмеливались противиться ему, и заключил мир с теми, кто склонился перед ним, как поступали почти все великие цари. Наконец, он одолел их всех, победив своих врагов и посрамив недругов, так что они рассеялись, словно тучи под порывами ветра или песчинки во время бури.

5

Александр Двурогий. — «Двурогий» стало обычным эпитетом, которым сопровождалось имя Александра Македонского в персидском и арабском фольклоре и литературе стран Ближнего Востока. Существует несколько версий происхождения этого эпитета: 1) владения Александра Македонского простирались на запад и на восток, имея форму полумесяца с двумя рогами; 2) головной убор полководца имел форму полумесяца; 3) может быть, в этом эпитете обыгрывается библейское (и вообще семитское) значение слова «рог» — «сила», «мощь» (ср. «сокрушу рог его»). Двойственное число в семитских языках обычно имеет значение усиления качества (ср. арабские титулы: «обладатель двух десниц», «обладатель двух мечей» и т. д.). Эпитет «Двурогий», примененный к Александру, может обозначать «сильный», «мощный».