Шрифт:
Случай или ненаучная действительность, состоящая из трёх отрезков с последовательно убывающей прогрессией
Посвящается Лукину Владимиру Борисовичу
Санкт-Петербург
ANNO 1991
(и позже)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
***
23-го сентября 19… года отставной заведующий отделом райисполкома Пётр Васильевич Панчиков гладенькой, слегка подпрыгивающей походкой двигался по Невскому проспекту, не обнаруживая особого усердия к целенаправленности. Он будто умышленно припрятывал её от посторонних глаз. Иначе говоря, нечаянно освобождённый человек чисто от безделья шёл себе,
Одновременно, без надобности возымев чужеродный неприглядный достаток, отставной высокопоставленный начальник лишался другого приобретения, законного. Того, что он постоянно и бережно хранил на лицевой поверхности. Там у него всегда и привычно для окружающих возлежало блестящее одеяние, доподлинный ореол, свойственный влиятельному чиновнику. Сие убранство представлялось ему вечным. Но теперь оно являло удивительное представление, сравнимое разве с неким обнаружением сущего позора. Оно спадало. Необратимо, слой за слоем, нажитое годами знатное сияние резво, даже стремительно отделялось от лицевой телесности сановника. И, как раз на подходе к Полицейскому мосту, блистательный наряд окончательно снялся прочь. Вся срамота лица прилюдно оголилась.
Впрочем, прохожих вовсе не оскорбило откровенное бесчестье среди бела дня. Народ этого не видел, продолжая ходить мостом туда-сюда. Сам Пётр Васильевич тоже упустил то мгновение, когда у него что-то отпало, хоть начал испытывать мелкое неудобство, активно шевеля сомкнутыми губами. Он продолжал свой путь походкой беспристрастной и неосознанной умом. А меж тем в организме и в настроении всё нарастало и нарастало желание освободиться от излишней влаги во рту, накопленной радениями свежеприобретённой брезгливости. Но дул ветер и, как назло, прямо в только что означенное лицо. Вот Панчиков и боялся запачкаться.
Случилось нежданное везение. Когда у отставного заведующего отделом райисполкома завязалось восхождение на вялый горб Полицейского моста, ветер своевольно сменился и с ускорением потянул этаким затяжным порывом со стороны Гороховой, подняв небольшое облачко пыли с набережной Мойки. Пётр Васильевич быстро догадался: если он вовремя отвернётся от бесцеремонного ветра, то, пожалуй, избавит своё вроде бы не замечаемое, но совсем голое лицо от натиска пыли и всё-таки – сможет, наконец, оправить рот по ветру прямо в Мойку. Таким образом, появился шанс избавиться от обеих неприятностей – внешней и внутренней. Он без промедления, уверенно ухватился за перила моста, намереваясь воплотить в жизнь полезную мысль. И определённо бы воплотил. Но его глаза увидели в воде бутылку, легко плывущую против обычного течения рядом с гранитом берега, что мгновенно создало в сознании Панчикова плавную остановку.
Сцена с предметом неживым и немеханическим, но плывущим против течения, сначала, вместе с настороженностью, вызвала в бывшем государственном муже краткое, но вполне здравое изумление. А затем она открыла внутреннему зрению Панчикова параллельную череду его прочих устойчивых чувств, помимо известной нам свежей брезгливости вместе с сиюминутной настороженностью. Меж них само себя неожиданно вытолкнуло на поверхность одно хоть актуальное чувство, но далеко не самое острое – слабая такая тоска, точнее забота: он вспомнил о необходимости отоваривания талонов на крепкие спиртные напитки. Кроме того, к этой заботе прицеплялось ещё одно свежеиспеченное ощущение, которое правильнее назвать сущей безделицей, побочной досадой. Но оно пробиралось в один из уголков души, накапливало там отягощение. Обнародовано постановление теперь бывших его коллег по исполкому. Постановление предписывало прилагать к талону, этакому картонному праву покупки
Так, на почве общей неприятности, заподозрив неладное в движении посуды против течения рядом с гранитом берега, Панчиков одновременно и к удивлению своему ощутил радость в области параллельных чувств. Он, ещё не успев укрепить положение пальцев на перилах ограждения моста и вот-вот, было, не исполнив совершенно законное намерение освободить полость рта от излишней влаги, обнаружил в голове спасительную мысль: выловить бутылку, и дело с концом. Забота об отоваривании талона, хоть не особенно острая, вместе с побочной досадой уже готова свалиться с его плеч. Он оттолкнулся ладонями от перил, пробежал мостом до противоположного конца. Там он развернул тело, подпираемое всё тем же назойливым ветром со стороны Гороховой, и поспешил удлинённым шагом до ближайшего спуска набережной. Им оказалось недавно возведённое деревянное сооружение для неизвестного нам временного мероприятия. Здесь он стал дожидаться причаливания своей находки, сколь внезапной, столь уместной.
Во рту само собой обсохло.
Бутылка приблизилась к временному деревянному спуску. Остановилась возле гранитной стены. Там же чётко отпечаталась тень задранной ветром шевелюры Петра Васильевича. Притом порыв заблудшего ветра загадочно истощился и сник. Панчиков извлёк склянку легко, с ловкостью виртуозного официанта, почти не замочив пальцев.
– Тьфу ты, – сухо произнёс он, найдя взглядом внутри бутылки всякую бумагу, – ещё мыть заставят.
Отняв пробку, он сунул все три фаланги мизинца в горлышко и кончиком ногтя зацепил уголок листа, свёрнутого в рулончик. Затем он протащил его до краешка, где попутно поцарапался о еле заметную острую неровность. Горлышко оказалось надколотым.
– Тьфу ты, – повторил бывший чиновник, – ведь не примут.
Вновь к нему возвратилось недавно выветренное постороннее чувство досады. Оно теперь заняло узловое положение, грубо вычеркнуло блёстку его случайной и несвоевременной радости. Панчиков замахнулся, было, выкинуть бутылку назад в Мойку вверх по течению, но ещё недремлющая в нём профессиональная страсть к бумажному делопроизводству затмила и досаду, и параллельную ей брезгливость вместе с вернувшейся мрачностью. Бесполезный порожняк метать он не стал, а из любопытства довытащил бумажку до конца и движением фокусника-любителя расправил её той же рукой.
Листом оказалась карта острова, неизвестного ему ни по одному из разгаданных кроссвордов в часы изнурительной государственной службы.
Отставной заведующий отделом заодно разглядел пробку. На ней было крупно напечатано: «неразбавленность гарантирована». Затем он изучил вместилище карты. Пришёл к выводу, что бутылка лишь похожа на из-под «Столичной», но не совсем «наша». «Так и так не приняли бы», – понял он, временно освобождаясь от параллельных чувств. Однако по неуловимой причине, бутылка стала ему вдруг чем-то дорога. Он, прижимая локтем заграничную посуду к груди, обеими ладонями разгладил вытащенный из его чрева также заграничный документ. Медленно вернулся на мост. До взъерошенной причёски руки не доставали.
Далее он пошёл быстрее. Его прежняя случайная стезя сменилась поступью желаемою. Она развернула курс, сойдя с неопределённости на предпочтительность, – в направлении скользящего над крышами шпиля Петропавловской колокольни одноимённого собора.
Панчикову стало не хватать обширности пространства. Инстинктивно его несло туда, к самой широкой воде Невского простора. Наверное, только там хватит места его бесчисленным параллельно текущим непримиримым чувствам.
***